Перейти к содержимому

Шапочка из фольги. Часть 3. 2020

Вокруг себя я только и слышу — «самый неудачный год, будь он проклят, да пусть он побыстрее уйдет». Год — это такая штука, что он-то уходит, а вот ни связанные с ним проблемы внешние, ни неумение внутреннее с этими сложностями справляться так просто ударом курантов не сметаются.

Ах если бы! Но и тем, кто жалуется на 2020, я скажу так: «Зря вы это делаете. У двадцатого есть несомненное преимущество. Перед двадцать первым.»

Что наступающий будет событийным в той или иной форме — к гадалке ходить не нужно. Мы жили в утомленном ожидании, когда же все это кончится. И нет ничего более тоскливого, чем жить в квартире, где умирает столетняя старуха, — и ты понимаешь, что это уже «вот-вот» (но только — когда точно?), а не можешь ничего поделать. Ни ускорить процесс, ни улучшить ситуацию. И бесполезны крики. Бесполезны слезы и причитания. Бесполезны вздохи. Ты сидишь на кухне, смотришь, как из дальней комнаты пролетает и стекает по стене очередная говяшка, выкинутая старой маразматичкой, берешь тряпку, стираешь со стены, вздыхаешь, садишься — и смотришь на часы дальше.

Вот в таком состоянии мы прожили именно в России.
Ко всему этому добавился мировой локдаун, вскрывший полнейшее мракобесие мировой политики, управления, науки, образования и культуры.

Политики не могли договориться о том, что делать, медики так и не ответили элементарно на вопрос, что же там вот четко и бесспорно с масками, а хотят, чтобы мы поверили хотя бы в безопасность вакцин, не говоря о том, что мы можем полагаться на их объяснения про этот ковид. Вы слышали хоть что-то научно убедительное и вразумительное? Я пока — нет.

Я же, как посмотрю на эти два упоротых лагеря «масочников» и «антимасочников», — диву даюсь. Оба лагеря уверены, что «все доказано», а в сути единственное стопроцентное утверждение, под которым можно подписаться, — «хуже не будет». Куда отношусь я? К категории заёбанных скорее имитацией борьбы с ковидом, чем самим ковидом, кто как раз и ждет, «когда же все это безумие кончится».

Мировой туризм рухнул до уровня начала 1990х, экономики летят к собачьим чертям, российская (даже не поворачивается назвать это «власть») гидра принимает под новый год один за другими идиотские законы, на которые, правда, никто уже не обращает внимания, система дистанционного образования по всему миру (благо у меня студентов где только нет) показывает такую идеальную картинку цифрового будущего, что учитель-вольноотпущенник в Древнем Риме кажется проводником просвещения по сравнению с этими зумерщиками.

И тем не менее. У меня год был — бомбезный.
Кто-то из знакомых сказал: «Тебе реально нужны какие-то жесткие события и условия, чтобы творить!»

Раньше была какая-то социальная куртуазность, вежливость, боязнь обидеть, — но теперь стало проще: всех нытиков можно без зазрения совести посылать на… разбирание их фотоархивчиков за 20…-й. Нам же, извините, надо работать. Невзирая на условия. Кто ждет этих самых создадимых рано или поздно «условий», тот просто ждет синекуры.

Именно поэтому если у кого-то «год был хороший, но жаль, что закончился в марте», то у меня рабочая гонка только тогда и началась.

Мое семейство умудряется почти всегда каким-то чудом пройти по краю.
В середине января 2020 маман трезвонит мне в Петербург и говорит, что они, наконец, получили деньги за проданную бабкину квартиру и думают, куда бы их вложить, чтобы не потерять.

Крымшаш крымнашем (который, надо сказать, у них поутих, к счастью), а понимание, что в кошелек лезут игорьсечины и аркадьроттенберги, на подсознанке есть — и никуда не вытравишь. У меня тоже лежала заначка — и мы порешили, что надо бы купить фантеру в Петербурге. Скинулись и начали искать.

Надо сказать, что спутником большинства моих дел все больше и больше становится Пашка Чикалов. Мы познакомились еще в далеком 2014, когда он приехал на мои велолекции по логике (да, я вел даже такое!), и с тех пор мы дружим всерьез и долго. Большая удача в том, что ему нужны только документы и мурлыкающая кошка, — так что ему можно писать в любой момент. И он всегда выходит из своей берлоги на Галерной и идет пить кофе. Ну если, конечно, не в суде говнюкам шлепает по мордасам кодексами, когда те пытаются кого-то развести и обмухлевать, думая, что законы Российской Федерации писаны для всех, кроме них, таких овердохуя умных и ушлых.

Но теперь мы стали видеться каждый день.

С маман мы сначала хотели что-то вроде «студии, как в Москве», но заглядывание на рынок петербургской недвижимости только одной сотой глазочка привело меня в ужас: то, что в Питере называют «студиями» во вторичке — это выкупленные коммуналки… разбитые на квартиры, причем без согласования перестройки (прежде всего речь о водных коммуникациях вроде сральни и умывальни).

То есть герои маминских фильмов конца восьмидесятых — начала девяностых проклинали коммуналки, мечтая уехать, а путинский петербуржец сам лезет в долевую собственность с ограниченным правом продажи. Чудны дела твои, Зевесе!

Когда мы осмотрели десятиметровую «студию» на Белы Куна (видимо, про такие Шувалов и сказал «покажется смешным, но люди это покупают»), мы с Пашкой выкатились на февральский ветерок в отрезвленном состоянии. Смеяться, конечно, хотелось, но как-то нервно и болезненно-нескладно.

-Что и требовалось доказать, — резюмировал Чикалов. — А учитывая, что это долевая собственность, то я бы сто раз подумал.

Ну и, понятное дело, без него ничего бы подписываться не стало.

Мы стали смотреть первичку.

Меня привели в Невские паруса на Советском проспекте в Усть-Славянке. Показали несколько квартир.
-Но у меня, Алексей, есть еще одна. Пойдемте покажу.

Я зашел в квартиру и ахнул от вида — изгиб Невы и только где-то на горизонте виднеется Металлострой.

-Хочу.
-Но она чуть дороже.

Родители по фотографиям тоже сказали — хочим, и судьба была решена.

Ключи мы получили за три дня до начала мартовской чехарды. Сдали документы на регистрацию, а я запер квартиру и уехал в Курск к Владу — «буквально на три дня» (даже не брал сменных вещей).

На второе утро в Курске мне стало понятно, что в Москву я возвращаться в самый карантин не буду. В Петербурге, конечно, как мне говорили, ситуация была чуть получше. Но самое лучшее было как раз у меня — частный сектор, где полицейскую машину мы видели только один раз за два месяца, весна на Слобожанщине, цветущие дурманно вишни, Владькина веганская еда, любовь каждый день, а то и два раза, бег по 3-7 кеме.

Но главное было — конечно, работа.

Я тут же понял, что это — самый момент. И мы начали в первые же дни локдауна записывать давно назревавший древнегреческий, причем доской стала дверца от секретера. Я так боялся, что мне влетит за эту «непрофессиональную запись на мобилочку на чердаке», что не сразу решился публиковать, а только спустя полчаса раздумий. Но, разрази меня гром, ни единого негативного комментария по форме — а наоборот. Кто-то написал: «Идея рассказывать не больше, чем написано на дверце от секретера, — это как мифология по Лосеву: сначала наивно, потом героически, а потом комментариев больше, чем на доске написано.»

Древнегреческий — с учетом своей безумной специфики и узости сегмента, — выстрелил очень быстро и серьезно. Люди сидели и занимались, пока были заперты в четырех стенах.

А я просыпался каждый день в полдевятого — в девять, проводил по 4-5 занятий в день, бежал на чердак на съемки, вел «Коронодекамероны» и «Кривые кефиры» (стримы — находка этого года, тоже весьма оправдавшая себя); и уже не замечал, как снова сидел, но теперь уже на первом этаже домика Владькиной матери — и пил вечерний кофе.

Когда мне задавали вопрос, не томлюсь ли я там — в Курске, я в упор не понимал предмета обсуждения. Это было самое продуктивное и самое занятое время с момента, как меня бросил Ким.

Я в такие моменты всегда вспоминаю стихи уже давно угасшего и пропавшего в интернет-потоке Сережки Пронина, который так здорово начинал, а теперь просто окучивает своего пиздюка с матроной и украдкой фоткает мальчиков-хористов в свой инстаграм, будучи «официальным фотографом храма там какого-то замученного»: «Поэты молчат от недостатка пуль…»

В конце мая 2020 мы вернулись в Москву. Мы так истосковались, с другой стороны, по новым местам, что нас потащило вразнос: мы куда-то ездили буквально каждый день — излазили почти всю Московскую и Ленинградскую области (границы-то на замке), а пиком стали наши ужины и поцелуи на берегу Невы в белые ночи и августовская Вологда.

В начале года я успел сбегать только один полумарафон — в Егорьевске в феврале 2020. Остальные были отменены, поэтому, чтобы хоть как-то наверстать, я бегал очень много осенью и даже зимой — приехав на декабрьский забег снова в Вологду.

Но главные два события были бы невозможны — снова без Влада.

Июльским днем мы сидели в «Этажах» (прости меня, Хоспоть-Боб, но в этом хипстерском загоне у египтян и правда — лучший в городе) и ели фалафель. Влад ехал в Москву, я оставался в Питере.
-Кажется, — печально протянул я, — мой потолок достигнут.
-А что в этом плохого? Потолок вообще-то можно и пробить.

Я посадил Влада на поезд, а сам вернулся домой. К вечеру было готово объявление о краудфандинге на греческую книгу (все материалы по следам курса были) — и она собирает 35к за 4 дня. На первосентябырье я представляю эту пробную книгу на сто страниц — и она становится отличным подспорьем ко второй фандинг-компании, когда за октябрь 2020 я набираю 90к на латинскую — уже полноформатную и с обалденным, продуманным оформлением. Над ней я работал почти всю осень, когда деньки стали холоднее и короче — и мотаться уже не было смысла.

У кого есть правильный муз, муж и любимый, у того есть вдохновение (а с Владом еще и умопомрачительная веганская жрачка). У кого есть правильный юрист — у того прикрыты тылы. У кого есть команда — у того есть надежный форт. У кого есть кот (Элвис прибился к нам в октябре 2020 и стал нашим пресс-секретарем) — у того есть все остальное.

У меня к концу 2020 этот список во всей полноте.

А почему, собственно, «шапочка из фольги»?

Да потому, что я видел эти четыре года, как мои сверстники и что помладше понемногу от эпатажных подростков и молодых людей превращаются в средневозрастных «сумасшедших с района», и отныне одной из ежедневных задач стало сопротивление, чтобы шапочка из фольги, призрак Кобзона и рептилоиды не пришли и ко мне.

А двадцатый год к этому особенно располагал. Кукухнутых на короне стало много. Точнее, и раньше кукухнутых было немало, но они были по разным темам, а теперь — объединились.

Но мне не страшно. У меня есть кот.

30 December 2020. — Saint Petersburg (Russia)