Кошка

театрофантазия

трагиводевиль в одном акте (трех картинах), с пятью романсами и тремя интерлюдными играми 

DRAMATIS PERSONÆ

Кошка. На протяжении всего спектакля сидит посреди дороги. Белая, очень изящная и гибкая. Взгляд глубокий и загадочный. С людьми в основном общается жестами и урчанием, впрочем, иногда разговаривает с избранными героями. Время от времени вынуждена перебегать с места на место, поскольку не все к ней благожелательны. Главная философия Кошки – не волноваться, ни о чем не беспокоиться: смотреть, как мир, словно вода, течет вокруг нее. Это отражается в ее осанке и повадках. Основное исполнение роли – жестовое, и жесты эти должны быть наполнены автореферентным смыслом к действию. 

Сорока. Время от времени очертания сидящей на дереве Сороки выхватывает пучок света, но тогда затеняется вся сцена: зритель следит за ее беседой с Кошкой. Голос немного скрипуч и растянут. Возможен вариант голоса Сороки – «офф», но это нежелательно, поскольку Сорока – это Вестница. Шумно и зловеще хлопает крыльями.

Щучкин Лаврентий Палыч. Мэр Дивнососновска, где происходит действие, ранее – председатель колхоза. Брюшко жирное, откормленное. Видна претензия, как у всех, про кого говорят: «Из грязи – в князи». Особенно в свете его любви к выпивке такая вычурность приобретает уродливо-комические черты.

Щучкина Ирка. Дочка мэра. Избалованная девица лет двадцати, живущая убеждением: «Что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги». Одевается безвкусно, впадает в истерику при каждом удобном случае, двигается нервно и дергано.

Снегоуборочкин Сан-Василич. Бизнесмен. По комплекции похож на мэра города. Провинциальный нувориш, уверенный, что все вокруг него – быдло, которое не стоит внимания, в том числе и сын. Ведет себя как отморозок. Движения асимметричные, непредсказуемые.

Снегоуборочкин Леха. Сын бизнесмена. Парень лет двадцати двух, самовлюбленный и избалованный. Смазливая мордашка. Хотя видно, что ценит он в основном собственные удовольствия и аффекты, одновременно отмечен характером сильным и природным умом. Хотя и выясняется, что он даже не лишен подлинных теплых чувств, запрятаны они глубоко.

Снегоуборочкина Мара. Дочь Сан-Василича, сестра Лехи, девушка лет шестнадцати. Скромная, застенчивая. Стеснительный характер сформировался под влиянием атмосферы семьи, где она росла, всегда ощущая собственную ненужность. Движения скованные и наивные.

Следователь. Достаточно стройный, но все же с некоторой долей «уважительного» жирка. Прямолинейный, не лишенный смешливости и даже наивности.

Валокординова Валентина Петровна. Хозяйка Кошки. Тщедушная пожилая дамочка, к которой за самогоном бегает весь город. На плечи всегда наброшена потрепанная шаль. Сутулится. Раздражается и верещит при любой возможности.

Шапкокидайлов Иван Комсомолович. Спившийся желчный старикан, мир воспринимает неадекватно. Постоянно трясет бутылью водки и граненым стаканом. Плохо пахнет.

Малые роли, распределенные по половому признаку, не пострадают от технической замены на противоположный пол в случае надобности:

Продавщица

Дворничиха

Первая Валькирия (с метлой)

Вторая Валькирия (с серпом и молотом)

Первый Медик

Второй Медик

Действие происходит в наши дни в далеком Дивнососновске.

Я посвящаю эту пьесу всем тем,

кого безутешно называю друзьями

– пусть даже без ответной реакции

в подавляющем большинстве случаев.

Называю друзьями потому,

что они ежедневно дарят свои

идеи, без которых не

родилось бы ничего в моей жизни.

Они критикуют и советуют,

помогая достичь лучшего результата.

Отдаваясь всецело общению с ними,

я еще имею возможность забыть,

что утра все равно встречать одному.

Но если бы я не встречал утра в одиночестве,

не родилась бы и эта пьеса.

Дивнососновск. Краткая справка.

Дивнососновск – древний русский малый городок (официально: ПГТ или РП, что не так приятно слуху), познавший все тяготы нашей истории: и пожары, уничтожавшие деревянные дома, и разруху советских времен, и голод, и забвение последних десятилетий. Официальный год основания – 1438, хотя первые упоминания в анналах относятся к 676 до нашей эры, когда Марко Поло у себя в Живом Журнале записал: «Ah questa Divina Sonia!», то есть: «Ах, эта Дивная (Божественная) Соня!», что определенно относилось к речке Хабалке (название предположительно восходит к слову Kabbalah, поскольку берега ее издавна населяли евреи-букинисты, славившиеся мистическими оргиями), текущей действительно сонно и вяло; а ведь именно на ее берегу Дивнососновск и расположен. Постепенно «Дивина-Соня» трансформировалось в современное русское название.

Расположен на тупиковом ответвлении от трассы, ведущей в областной центр, который жители называют просто – «Город». Этот самый «Город» для них – все: идеал, предел стремлений, законодатель мод и вкусов.

Городок окружен непроходимыми сосновыми лесами, и время здесь тянется медленно, как будто бы его не было совсем. По состоянию на 2008-2009 годы в городке имеется три административных района – Верхняя, Средняя и Нижняя Слобода, соединенные тремя более или менее отреставрированными улицами – Речная Просека, ул. Огненная и ул. Петелька, пересекающая центральную Рыночную площадь.

Улица Гнутая в Нижней Слободе застроена специально для сельских учителей и вызывает жаркие споры в среде местной политической и бизнес-элиты.

Население – 18 тысяч человек. Собственный спиртозавод, о котором знают только жители Дивнососновска, но все довольны, несмотря на его подпольность и отсутствие сертификации. До недавнего времени имелся и мясокомбинат, однако он закрылся, поскольку жители, постоянные клиенты спиртзавода, спились.

Картина первая

Полное затемнение. Какое-то время – абсолютная тишина. Занавес поднимается во мраке – звучит тема Кошки. На последних тактах и без того скупое освещение акцентирует позднюю ночь: зрители видят пустую дорогу – пыльную и разбитую. Слева на переднем плане – небогатый деревянный дом за заборчиком, к которому притулилась покосившаяся скамейка. На заборе – уличный указатель: «Речная Просека». Это хозяйство Валокординовой. Вдали, тоже слева, виднеется роскошный по меркам Дивнососновска особняк Щучкиных. Напротив деревянного дома – кафе. На нем указатель: «Улица Огненная». Речная Просека убегает вдаль, в перспективу. Тема Кошки постепенно истаивает, уступая место теме Валокординовой. В глубине сцены, сначала у дома Валокординовой, а потом – уже внутри раздается страшный грохот.

Валокординова (кричит из-за двери). Господи милостивый! Когда ж прекратятся ваши ночные набеги, а? Рейдеры – одно слово!

Шапкокидайлов (пьяным голосом). Открывай давай!

Валокординова. Шагай отсюда! Не открою! Будто я не знаю, за какой надобностью нечистая вас сюда носит!

Шапкокидайлов (барабанит в дверь сильнее). Слышишь, нет? Выломаю к чертовой матери! Открывай!

Валокординова. Уходи подобру-поздорову! Милицию вызову!

Шапкокидайлов (хохочет). А и вызывай! Хоть на аппаратик на твой невооруженным глазом посмотрят! Техническую пригодность проверят, сертификацию там… А еще санэпидемку бы на тебя натравить! Чтобы прекратила честной народ травить своим зельем! Всех на иглу посадила, мымра!

Валокординова (суетится за дверью, тише). Да что ты орешь-то? Угомонись! (Дверь открывается.)

Шапкокидайлов. Ой да ладно! Тоже мне тайны нашла! Весь Дивнососновск знает, что и Василич, и даже сам Лаврентий к тебе бегают!

Валокординова (испуганно). Да не ори ты, бес проклятый!

Шапкокидайлов. Рот-то не затыкай мне! Клиент всегда прав! (Видимо, обо что-то спотыкается. Грохот опрокинутого.) Мать твою, Валька! (Грохот опрокинутого – более сильный, после – визг Кошки – та выбегает на улицу и садится посреди дороги, глядя вдаль.) Еще эта скотина твоя проклятая! (Грохот.)

Валокординова. В своем ли уме? (Загорается свет.)

Шапкокидайлов. Валька, сервис твой еще воспитывать да воспитывать! Тебе деньги носят, а ты еще на электричестве экономить изволишь, а?

Валокординова. Ты приносишь рубль, а наламываешь на три! (Пауза.) Ну? Что на этот раз изволим?

Шапкокидайлов (дрожащим голосом). Валька… Да… Изволим… (Сглатывает.) Трубы… это… (Сухой выдох жажды.) Литр давай!

Валокординова. Кто б сомневался… (Копошится в поисках требуемого.) С перчиком изволим?

Шапкокидайлов. Изволим…

Валокординова роется где-то, гремя бутылками. Шапкокидайлов с шумом расплачивается и уходит через заднюю дверь, невидимый зрителям. Все постепенно стихает. Валокординова суетится в доме, прибирая то, что раскидал Шапкокидайлов. Свет гаснет. Мурка остается одна. Она задумчиво мурлычет и прилизывает немного потрепанную после побега из-под ног Шапкокидайлова шерстку. Калитка на улицу тихонько отворяется – появляется Валокординова с дымящейся миской в руках. Кошка оборачивается к Валокординовой.

Валокординова. Мурка! Мурка! Опять посреди дороги расселась, нелепое создание? Еле загнала домой – так ведь нет! Принесла нелегкая дебошира. (Мурка потягивается и оборачивается на хозяйку.) Идем домой! (Кошка мурлычет.) Ну же? Так и будешь здесь смерть поджидать? Зашибут! На горе тебе, Мурка, Речную просеку-то отремонтировали! Сколько теперь ненормальных носится, прости меня Господь! (Кошка потягивается и мурлычет в ответ.) Да что же ты за упрямица такая? (Кошка урчит.) Смотри: парное молочко – с маслицем. (Кошка поводит носом в сторону миски.) Идешь? (Хозяйка делает шаг в сторону от дороги, Кошка следует за ней, но останавливается на бордюре.) Ну же! (Кошка протестующе муркает. Хозяйка возвращается к бордюру и ставит миску перед Кошкой. Та припадает к угощению.) Поплатишься ты, Мурка! Ну что ты здесь нашла – сидишь с утра и до ночи, а? Машины да проходимцы, проходимцы да машины – как вся наша жизнь! (Смягчив тон.) Ну что, вкусно? (Кошка лакает и довольно урчит.) Идешь домой? (Кошка допивает молоко и поворачивается снова к центру дороги.) Да куда же ты? Домой, я сказала! Дверь запру! (Кошка снова усаживается посреди улицы. Валокординова стоит растерянно, стряхивая с плошки капли.) Ну? (Уходит и хлопает дверью. Голос звучит из-за двери.) Бесовка ты эдакая! Как весь этот ненормальный городок! (Все смолкает.)

Кошка остается одна – на единственной полоске света, бегущей по центральной разметке. Светлая линия перекликается с цветом ее снежно-белой шкурки. Снова звучит тема Кошки. Кошка поворачивается спиной к зрителям, вытягивая шею и глядя вдаль. Тема постепенно истаивает.

Романс первый (Кошка): «В неспешном угасании осени…»

Софиты выхватывают из темноты силуэт Сороки на дереве.

Сорока. Кца! кца! кца! Не спится по ночам? (Кошка отскакивает в сторону.) Кца! кца! кца! На тепленькой подстилочке, у огня… Бездельница ты – одно слово: мышей не ловишь – а только хозяйкины нервы испытываешь… Кца! кца! кца!

Кошка. Муррр… Трррррещотка! Скажите на милость! С каких пор ты взяла моду полуночничать?

Сорока. Кца! кца! кца! 

Кошка. Полезай в свое гнездо – или что у тебя там? Ночь – это наше время, кошачье, байхово-вельветовое, загадочное – с вопросами без ответа…

Сорока (хлопает крыльями). У меня на хвосте – все ответы. На все твои вопросы – даже самые нелепые. И о прошлом, и о завтрашнем. Осторожнее, Кошка, дофилософствуешься ты на этой дороге!

Кошка. Муррр… Прррррава ты, прррррава… Я все могу – и не только философствовать. Еще могу породнить булавки, ставки и затравки. Они как бубен – тревожно гремят. Тебе же могут стать удавкой. (Мурлычет.) Что нужно на этом свете? Не волноваться, ни о чем не беспокоиться: смотреть, как мир, словно вода, течет вокруг. (Снова мурлычет.)

Сорока. Кца! кца! кца! Опять ты со своими загадками… Попроще, Кошка, попроще! Заумь не ведет к добру! Откуда ты только такая взялась?

Кошка. Муррр… (Неопределенно поводит лапкой.) Оттуда…

Сорока. Слушаю тебя и удивляюсь: неужели ты сама понимаешь, что говоришь?

Кошка. Если слова непонятны, это не значит, что они лишены смысла.

Сорока. Откуда же в тебе столько спеси?

Кошка. Зря ты так про спесь. Кто спесив, к тому и мир гадлив. А я загадываю свои загадки и в каждом вижу друга, но не врага, а ты в своих пророчествах видишь одну черноту и безнадегу!

Сорока. Ну смотри, смотри! Твоя белая шкурка бела до поры до времени. Не запыли ее. (Пауза.) Кца! кца! кца! Скажешь, там что – тоже твои друзья? (Раздается шум в кафе: грохот посуды и отодвигаемых стульев.) Сейчас только последний куплет допоют – продолжат концерт по заявкам на улице.

Из кафе доносятся вопли на три голоса. Первый: «Ах, белый теплоход», второй (подхватывает вслед за первым): «А я одна стою на берегу», третий (после второго): «И дорога пылится слегка…», вместе: «И ничего поделать не могу».

Сорока. Кца! кца! кца! Ноты изобретают, каких отродясь не бывало!

Кошка. Вот кому бы не спеситься – так это тебе, Сорока! Самой же стыдно будет, коли вдрррррруг… направление новое откроют…

Сорока. Дверь в пивнушку они сейчас откроют. И тебе пинка вкатят. Хоть бы спряталась, что ли, от греха подальше? Кца! кца! кца!

Кошка. Это ты без конца озираешься, нервозно скачешь, украдкой воруешь и злобно кцакцачишь – а мне бояться нечего и некого. (Отворачивается от Сороки.)

Сорока. Кца! кца! кца! (Почти шепотом.) Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли!

Софиты гаснут, силуэт Сороки затеняется. С грохотом открывается дверь в кафе. Вываливаются трое: Лаврентий Палыч, Сан-Василич и Леха. Последний – несколько робко и чуть поодаль. Фоном – тема Лехи.

Сан-Василич. Кака! лень! искал! ле-е-е-ен!

Лаврентий Палыч (успокаивает). Все хорошо, все хорошо, не переживаем! Никакой кака никого не искал!

Сан-Василич (давит из себя). Кака! ле-е-е-е-е-ень! иска-а-а-а-а-ал! лен!

Леха (дико смеется). Эх, батя, батя…

Лаврентий Палыч (поддерживая Сан-Василича, Лехе). Молчи, щенок! Дай Бог тебе дорасти до такого уважения и положения, чтобы рот разевать! Вот тогда и посмотрим, как и что ты будешь петь!

Сан-Василич (отталкивая от себя всех). Какаленискален! Пью святую… твою! Запове… (Икает.) …дную правду! Беловежская… пу-у-у-у-у-у-уща! (Спутникам.) За рулем сегодня – я! Всем по местам, я сказал, да!

Лаврентий Палыч. Так, на минуточку! Куда это ты ехать надумал?

Сан-Василич. Мы едем тусить! О каких я слов у этих сорванцов понахватался! (Показывает на Леху.) Только! только! только! только! этого мало! (Падает в пыль.)

Лаврентий Палыч. Мало ему! Нате! Да на ногах не держишься! Куда еще собрался-то?

Сан-Василич. Туда!.. (Машет куда-то неопределенно рукой.)

Лаврентий Палыч. Куда-а?

Сан-Василич. Туда! Где можно без труда… достать себе и женщин и вина-а-а-а-а!

Лаврентий Палыч. Достаточно вполне тебе от Валокординовой принесли. Самой лучшей и дорогой, какая была! Да в бутылях красивых, разноцветных! После таких возлияний тебе уж никакие женщины не нужны – дорогу бы до дома осилить! На Петельку сворачиваешь направо, а не налево! (Смеется.) Иначе из карьера только уж разве бездыханным достанем.

Сан-Василич. Дорогу осилит… иду…ду… дущий! (Сыну.) Замо-о-о-о-овляй такси! Мы едем в город!

Лаврентий Палыч. На минуточку, на минуточку! Да ведь забегаловку специально для тебя открыли – единственного старика-фельдшера на тот свет оперативно сгноили, чтоб домушку заполучить! А все мало!

Сан-Василич. Мало! Да! Мало! Хочу баню! сауну! Эти! Как они? (Вспоминает.) Ну где деньги… это… (Свистит.)

Лаврентий Палыч. Банкомат?

Сан-Василич. Тьфу на тебя! Это… ну деньги где – уууупс!

Лаврентий Палыч. Пенсионный фонд?

Сан-Василич. Сам ты пенсионный фонд… Собес еще скажи… (Думает.) Хотя навроде того… (Вспоминает.) Ка-зи-но! Во!

Леха. Нашли проблему! (Дико смеется.) Да у вас тут полно места бесхозного! Что, впервой, что ли, за водку да за гроши с латифундий-то сгонять! Как из Нижней Слободы, когда особнячки себе строить надумали! Схема же отработанная!

Лаврентий Палыч. Я вот тебе сейчас язык-то поукорочу – по самые гланды! Латифундии! Понаучили вас тут себе на голову! Умных много развелось – а работать на лесопилке некому!

Сан-Василич (его поднимают). Палыч, но, кажется, сейчас нам расскажут о стратегии и тактике развития. Новое слово в науке! Мы ж вумные! Многоопытные! Из городу приехамши два месяца назад! Ученые стали! Ну-ка, дай-ко я послушаю, что нам предложит прогрессивная молодежь. (Гротескно притворяется слушающим, но в этот момент оступается и бесконтрольно падает в пыль на тропке.) Говори! Я сказал, да!

Леха (дико смеется, поднимает отца). А ты слушал бы, слушал бы! Иначе в следующий раз куда серьезнее попадешь… не в песок. (Дико смеется.) На что весь вечер жаловался-то сам? «Понаехали тут – заботься теперь, когда на своих времени не хватает», так?

Лаврентий Палыч (меняет настроение на настороженное). Так, на минуточку. Не понял. К чему клонишь?

Леха (дико смеется). Гостей ваших непрошеных с Гнутой улицы выжать, как фельдшера и иже с ними,– вот вам уже оцивиленные территории и для сауны, и для клуба с эскортами, и для казин ваших! И в том же помещении – пенсионный фонд пресловутый с девяти до четырех. (Дико смеется.) Чтоб зря днем не пустовало. Суть-то все равно одна.

Сан-Василич. Шагал бы ты себе, умник! Я сказал, да! Ишь, завелся! Первый раз взяли, как взрослого, разговаривать разные разговоры важные да дела мужеские делать – а он, нате, уж и хвост распушил! Тебе б для начала с девчонками целоваться научиться, а потом с дядьками взрослыми по кафам шастать!

Леха. Да нужны мне ваши дела в таком случàе! Я обратно в город хочу! Тыщу бы лет ваши дела в компостной куче гнили, черт вас подери! Ты меня зачем учиться отправлял? Чтобы я с красным дипломом рамщиков синюшных воспитывал? кубометры считал? баранку рулил?

Лаврентий Палыч. Ах ты смутьян-затравщик! И кто ж это тебе мешает, на минуточку, а? Возвращайся в свой город! Ну? Студентишко вшиво-новоявленный!

Леха. Плюнуть бы – да уехать ко всем чертям! Знаю я все ваши планы как облупленные!

Лаврентий Палыч. Что вы говорите, молодой человек! Оракул-прорицатель! Таки все известно? Твой папка – уже в благоговейном ужасе! (Сан-Василичу.) Так, папка, ты напуган?

Сан-Василич (кривляется). Просто… трэпэшшу. Утрата ценного… я бы сказал – ценнейшего кадра!

Лаврентий Палыч. Кстати, кстати, кстати! На минуточку! Вы, молодой человек, уже, разумеется, на вашей лесопилке и зарабатываете достаточно? Или, возвращаясь в город, вновь рассчитываете на папкины?

Леха (дико смеется). Найду, на что пить! кутить! развлекаться! курить! шабашничать! дебоширить! по клубам бегать! (Словно в сторону.) Да еще дочку чью-нибудь с собой сманю…

Лаврентий Палыч (переглядываясь с Сан-Василичем). Щас! Раскатал губешку! Обратно на пуговку не застегнуть, чтоб по земле не волочилась?

Леха. Не стоит. Хотя… И без вас плод давно созрел и перезрел – с плодоножки отвалился давно. Лишь бы, конечно, дело не зашло слишком далеко! Но зато я никому ничем не буду обязан!

Сан-Василич. Ты, стервец, в своем уме? Или текила в башку ударила? (Лаврентию Палычу.) Ты слышал когда-нибудь больший бред?

Лаврентий Палыч. Слышал. Когда ты своей жене объясняешь, где в очередной раз нализался!

Сан-Василич (уводя тему). Так… не об этом речь! (Лехе.) Что там про Ирку?

Леха (как бы невзначай). Да мелочи… Новоявленные ваши на одну тут дочурку класть глаз изволили. Думаете, бегает она на другой конец города, чтобы на пионерском расстоянии танцевать? по домам в двадцать три нуль-ноль в сопровождении уважаемых матрон?

Сан-Василич и Лаврентий Палыч (вместе, в ужасе). Чего-о-о?

Лаврентий Палыч и Сан-Василич недоуменно переглядываются.

Сан-Василич (Лаврентию Палычу). Это он про что?

Лаврентий Палыч (сквозь зубы). Как раз эти… новоиспеченные. Поди студентик вчерашний – небось такой же, как твой молокосос. На самый сочок потянуло! Чуяло мое сердце – не кончится добром эта затея с распределением! Если б хоть заранее знать, кого наприсылают! Но зато проверяющего пригнали – всем ли достались дома, никто ли не обижен ненароком.

Сан-Василич. Обижен. И еще как обижен!

Лаврентий Палыч. Это кто же? (Сан-Василич разводит руками.) Что-о-о-о? Ты на что намекаешь, образина пьяная?

Сан-Василич. Да ни копейки со всего этого – вот те крест!

Лаврентий Палыч. Так… на минуточку! 

Сан-Василич (пьяно-обреченно). Ни гроша! В ад тебе не спуститься, если я вру!

Лаврентий Палыч. В город кто ездил? кто бумажки собирал? кто клялся-божился, что все будет путем и даже с призовым бонусом?

Сан-Василич. Ну дык… (Икает.) Вон он. Бонус твой. Целая поселковая улица! Улица Гнутая, мать ее! Новостройки! Стеклопакеты и центральное отупление!

Лаврентий Палыч. Какое еще тебе центральное отопление?

Сан-Василич. Не отопление, а отупление! Вона – даже тарелку повесили за средствà бюджетные! (Тоненьким голоском.) «С вами я, Екатерина Андреева, и программа «Время» в двадцать один час. Я вам расскажу, как вам стало хорошо жить.»

Лаврентий Палыч (зверея). Что же у нас тут – богадельня получается? Благотворительная организация для безродных учителешек? А гонорарий? Гонорарий-то где? Мы что же – народу-то бесплатно служить должны?

Леха (дико смеется). Ни отката, ни приката. Сбирался сброд бродить кордебалетом!

Лаврентий Палыч (хватает парня за шиворот). Выпил самую малость – а с катушек валишься, как белкины пожорки с ветки! Так, на минуточку! Ты вообще понимаешь или нет, что есть моя дочка? Она не голь перекатная, не хрен какой с горы! Девушка утонченнейшая! Да она ни на какое быдло и не взглянет! Моя дочка! Да она лучше меня знает, для чьей чести такой цветок, холили и лелеяли! (Сан-Василич довольно расплывается в улыбке, исподтишка показывая на себя.)

Леха (отстраняется, отряхивается). Да как хотите, как хотите, что вы, в самом деле! Кто предупрежден, тот сами знаете,– мое-то дело какое! (Дико смеется. Лаврентию Палычу.) Ну забрюхатит на ближайшем сеновале – вам дедушкой-то становиться, не мне! Пеленки менять, памперсы стирать. У-а! у-а! у-а! Вот радость-то по ночам!..

Сан-Василич (не слыша слов Лехи). Ах, какие дома понастроили бездельникам! Улица с освещением! Заасфальтированная! Даже газ есть!

Лаврентий Палыч. Ничего мне не говори! Такие расходы государевы – и на кого? (Наступает на Сан-Василича.) Ить самые дорогие земли во всем кадастре! Я ж тебе доверил договориться как следовает: чтобы строить строили – а заселяли в старый сектор! Верхняя Слобода – почти вся заброшенная! Вот бы пускай бы и жили бы там! Бы… Коров бы… заводили бы… коз бы… кур бы!

Сан-Василич (отводит Лаврентия Палыча в сторону). Слушай, что я тебе имею предложить. А давай мы…

Лаврентий Палыч (отстраняется, даже не дослушав). Нет! Сразу форменное нет! Хватит с меня! Мы и так в прошлый раз из твоих авантюр еле вылезли! У меня до сих пор поджилки трясутся при воспоминании, как ты на мясокомбинате крыс добавлял в колбасу. Подумаешь! По району – это не в город! Стрескают – и не поперхнутся! (Поднимает палец.) Если бы не мои знакомства в самом областном центре – вот я бы посмотрел на тебя!

Сан-Василич. О ты черт! Как же ты часто любишь это вспоминать и повторять про свои связи, а? Да у тебя в городе только судьишка вшивенький – вот и все твои знакомства!

Леха (в сторону). Радовался бы и этому! Твое счастье, что отмазал! А то про маму да небо в клеточку запел бы давно… из мордовских лесов!

Лаврентий Палыч. Эй, на минуточку! Да, на минуточку! Да ты в курсе, кто еще среди моих друзей-приятелей? Да там… этот… (Переводя тему. Лехе.) Леха, так ты продолжай! Поподробнее…

Леха. Ну вот здрасте. То с мата на перемат, то «Леха, расскажи» да «Леха, покажи». (Дико смеется.) Вы вот лучше за дочурой-то глаз усильте. А то все за мной да за мной каждый шаг обсуждаете. Следите, следите внимательнее – все ли у нее в порядке, не то тазом гремучим накроются все ваши планы!

Сан-Василич. Где ты только всей этой дури набираешься?

Леха. Где и весь городишко! На Рыночной площади ушки грею! Да вообще – любая кошка все про всех расскажет! (Замечает Мурку, которая все это время крутится неподалеку.) Опять проклятая! Ну-ка кыш! (Машет на кулаком и притопывает. Кошка поворачивается и с любопытством смотрит на Леху.) Тварь такая!

Свет гаснет. Софиты выхватывают Сороку и Кошку.

Сорока. Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли!

Свет ненадолго восстанавливается. Тема Лаврентия Палыча. Затемнение, в котором исчезают Леха и Сан-Василич.

Лаврентий Палыч (в сторону). Хм… А ведь и правда… дочка-то у меня последнее время… какая-то сама не своя… Только бы не учудила чего – иначе и впрямь все наши с Василичем проекты… (Спускается в зал. Затемнение на сцене – все, кроме Лаврентия Палыча, исчезают со сцены. Кошка спускается за ним и в течение всего монолога крутится у его ног.) Я и сам не прочь ее спихнуть господам Снегоуборочкиным. Пусть развлекаются. Ну вот сами посудите. Избрали меня мэром – а что такое мэр? Как выдвинули – так завтра и задвинут. Так еще и срок чего доброго навесят. (Ускоряет речь. Пародирует северный акцент: растягивает последние гласные и окает.) А у нас-то-о-о-о… кроме как на лесоповале-е-е-е-е… тес таска-а-а-а-ать… работать-то негде-е-е-е-е… Ну вот это еще-о-о-о-о-о… Можно асфальтоукладчико-о-о-о-ом! (Возвращается к обычной речи.) А вот не хочется. Не хочется – и что тут поделаешь! (К зрителю.) Вот у вас, мил-человек, есть дочурка? Нет? А у вас? А какая она? Милая? (Вскакивает, бежит к дому Валокординовой, где его уже поджидают Две Валькирии, которые вручают стаканы и пузырь. Лаврентий Палыч суматошно расплачивается и снова бежит к зрителю.) А вы бы хотели, чтобы она поскорее замуж – с глаз долой? То есть как – нет? Вы что, хотите сказать, вы ее еще и любите? Не-е-е-е… Ну это несерьезно. Наверное, у вас она и в самом деле ничего. (Подает один стакан зрителю.) Держи, говорю, по душам почирикаем. (Разливает.) У меня вот – экземплярчик тот еще. Пока на выданье – милейший ребенок. Потом покажет, где у раков под полом картошка зимует. (Задумывается.) А мэрство у нас, слышь, как начинается – так чаще всего и заканчивается. А дочку спихнешь Снегоуборочкиным – глядишь, и потом у кормушки бочком приоботрусь… Вот знаешь, друг… Вот мэром – это не дай тебе Бог. Знаешь, какая это ответственная работа? Знаешь? Нет… На минуточку, ты погоди. Ты знаешь, что входит в круг моих обязанностев? Вот. Не знаешь. А смотри. Приходит из областного центра распоряжение о строительстве дорог. Денежка даже выделяется. Как ты думаешь, что я должен сделать? Дороги построить? Ха, наивный ты человек. Как бы не так! Освоить деньги надо! Иначе потом другие мэры засмеют… А то и каждая кошка в подворотне урчать будет «Мэээррр… мэээррр»…

Сорока. Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли!

Затемнение. Две Валькирии подходят к Лаврентию Палычу, уводят его. Входит обеспокоенный Сан-Василич. Свет на сцене.

Сан-Василич. Куда этот алкаш чертов делся? (Замечает Кошку.) Опять сидит здесь! Быть беде от этой Кошки! Когда ж Лаврентий за дело-то возьмется – надоели твари бродячие хуже горькой редьки! Все-таки бешенство, чумка… Бррр! (Патетично, зрителям. С приступок – как с трибуны.) Мы непременно примем закон о бродячих животных, ибо мы печемся о здоровье вас, простые наши граждане, ночей не спим – все о вас думаем. (Смахивает слезу со щеки.) Но и гуманничать не будем! Хватит! Гуманность до добра еще никого не доводила!

Поднимает с земли камень, замахивается, чтобы кинуть в Кошку. Валькирии кружатся рядом, дезориентируя координацию движений Сан-Василича. Пьяный, он роняет камень, но Кошка отскакивает в сторону, критически урча. Сан-Василич сердится, поднимает второй камень, целится, бросает, попадает кошке в бок. Кошка по периметру зала убегает к кустам. Где-то вдали раздается раскат грома. Поднимается ветер. С двух сторон зала снова появляются ненадолго исчезнувшие Валькирии – Первая и Вторая, приближаются. Тема Сан-Василича.

Сан-Василич (встает). Что за чепуха? Я сказал, да! На небе ни облачка!

Верхом на стуле на середину сцены выскакивает Лаврентий Палыч.

Лаврентий Палыч. Постановлением областного правительства приказано именовать бывшего председателя колхоза мэром Дивнососновска, а колхоз имени Коммунизма объявить прогрессивной единицей муниципального образования! Мэром! мэром! мэром! Мэррррр… мэррррр… Мрррууу… У-мрррууу…

Ускакивает на стуле в противоположную сторону сцены. Скрывается. Звучит тема Сан-Василича. На сцену выходят остальные герои – на каждом из них однотонные облачения: Леха – весь в красном, Валокординова – зеленая. Остальные – по чутью актера своему герою. Леха несет кактус. Герои выстраиваются в одну линию по направлению к зрителям и под музыку делают руками «паучка». Леха держит кактус и читает «Ом бенза зато замайа ману палайя бенза зато тенопа титтха дри до ме бхава…» Валькирии медленно подходят к Сан-Василичу, усевшемуся в проходе и обхватившему колени так, как будто его тошнит. Кошка высвечена красным цветом – как одежда Лехи. Они обмениваются взглядами и жестами. Тема Валькирий. Валокординова вносит бутыль, откупоривает, наливает, подносит к губам Сан-Василича.

Первая Валькирия (с метлой). Дорогой Сан-Василич!

Сан-Василич. Ась? (Протирает глаза.) Что это? (Пьет.)

Вторая Валькирия (с серпом и молотом). У нас немало клиентов, которые сами деинсталлируют аппараты, поскольку это гораздо дешевле, если сравнивать с услугами нашей команды. (Потачивает серп.)

Первая. Цена, если брать аппарат непосредственно с нашего склада, составит три тысячи евро. (Размахвает метлой.)

Сан-Василич (в ужасе). Три тысячи евро! (Берет стакан из рук Валокординовой.) Это ж мну сколько народу ограбить придется!

Вторая. Вам самостоятельно придется организовать перевозку в Россию с нашего склада в Италии…

Сан-Василич (икает, брыкается). И какой еще вам такой талии?

Первая. Осиной! Вяжи его!

Сан-Василич. Никакой осиной! Я вам не упырь и не волдырь, чтобы мну осиной! Пустите мну! Мну устало! Мну сурьезный человек! Мну с карахтером! Вы еще не знаете моего карахтера! Мну хочет домой! К маме! (Сопротивляется, но слабо.)

Вторая (достает веревку и вяжет Сан-Василича). …а потом снова инсталлировать самостоятельно. Если вы хотите, чтобы мы занялись доставкой, это вам будет стоить еще девять тысяч евро.

Сан-Василич. Грабеж! грабеж налогоплательщиков неизбежен! (Зрителям.) Послушайте! Люди добрые! Ну не могу я! не мо-гу! не могу я все это на ваши хрупкие плечи переложить! Мну стыдно! (В сторону.) Стыдно – а что делать? Стыд – валюта плохо конвертируемая. Ею хорошо в душé дырки прикрывать, но не на одеже!

Первая. А если еще и займемся деинсталляцией, то вообще восемнадцать!

Сан-Василич (понуро). Ну тут уже без бюджетных денег не обойдется… Как пить дать… Придется опять бюджет… осваивать. Лаврушу опять… это… трясти… (Многозначительно насвистывает.)

Вторая. Вам нужно убедиться, что в системе достаточно гелия для вывода оборудования на рабочий режим. Если мы доставим необходимое для этого оборудование, то с вас еще шесть тысяч за его прокат.

Сан-Василич (обмякая и засыпая). Грабеж! грабеж! Я сказал, да! Это грабеж! Вот так вот все у нас! Все бремя ложится на налогоплательщика! Никуда не денешься… Простите меня, дорогие россияне, но… (Издает языком характерный звук опустошения кишечника от газов.) Придется вам пояса потуже… А то мой бизнес медным тазом. Придется потерпеть… Видимо, на какое-то еще время детский садик и морг останутся в одном здании… Ничего не попишешь… Денег не предвидится. Лаврушин бюджет… не того… не потянет.

Первая и Вторая (вместе). Давно уж бы тебя. Тазом… (Вяжут Сан-Василича.) И газом…

Софиты снова выхватывают Сороку на дереве. Тема Сороки.

Сорока. Кца! кца! кца! (Валькириям.) Уносите тело! Сделано дело! Им все кажется, что они заправляют в городе! Как бы не так! как бы не так! как бы не так! как бы не так! Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли!

Валькирии уносят тело к каменному особняку в глубине Речной Просеки. Выходит Валокординова, смотрит вслед. Возня вдалеке. Валокординова захлопывает калитку и входит в дом.

Кошка (выходит из-за кустов). Ты все тут?

Сорока. Где ж мне еще быть? Не на землю же к тебе спускаться, право же! Акромя как когтями ты разговаривать все равно не умеешь.

Кошка. Не говори глупостей. Я мягкая и – мрррру – пушистая.

Сорока. Знает всяк твою пушистость – только глаз да глаз. (Смотрит, как Кошка зализывает бок.) Увесистый привет от друзей словила? То ли еще будет! Кца! кца! кца!

Кошка (презрительно шипит). Шшшшто ещщщщщще?

Сорока. Берегись, Кошка! Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли!

Кошка. Это за мной – глаз да глаз? Я сама твой клюв за километр обхожу – того и гляди тюкнешь по черепушке.

Сорока. Это запросто. Не подходи близко. Враждовать ли, дружить ли – лучше на расстоянии. Приятнее и надежнее, чем возможность перегрызть друг другу глотки на второй же день.

Легкое затемнение. Звучит тема Сороки. Кошка зализывает рану на боку. Пробираясь вдоль забора, на сцену выходит Леха. Тема Лехи.

Сорока (Лехе). Эй, мастер Данила! 

Леха отскакивает в сторону. 

Кошка. Да хозяйка горбатой горррррры! Муррр! (Хихикает.)

Сорока. Рыцарь на подвиги ночные собрался. Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли!

Кошка. Муррр…

Леха (удивленно, но все же отвечает). То барышни с метлой и серпом мерещатся, а теперь уже и кошки разговаривают… Хотя… я за короткое время после возвращения такой дури успел насмотреться – уже ничему не удивлюсь…

Сорока. Пустое. Удивляешься ты всегда, только притворяешься много.

Кошка. Притворяешься, притворяешься… Притвори потихоньку калитку.

Леха (внезапно дико, но натужно смеется, хлопает в ладоши). А теперь почитайте мне хокку на древнеяпонском!

Кошка и Сорока начинают гомонить, не обращая внимания на смех. Кружатся вокруг Лехи. Тот цепенеет. Звучат попеременно тема Сороки и Кошки.

Сорока. В поле у ручья.

Кошка. Парня молодова…

Леха. С ума схожу?

Кошка. Как тебе будет угодно.

Сорока. На улицах Сорокаватова!

Кошка. А я люблю кошковатова!

Леха. Так, цыц тогда! По местам, сороки проклятые! Расщебетались тут, как мартовские кошки! Ну допустим, я напился в первый же раз так, что теперь со мной зверье разговаривает. Что хотим-то?

Кошка. Муррррр… Поговорить хотим… Задушевно поговорить… Обнять тебя. (Тянется на задних лапках к подбородку Лехи.)

Леха (отстраняется). Попроще и покороче можно, гении вы мои задушевные?

Кошка. Не веришь, что и в моей шкуре может быть кто-то, с кем можно помурлыкать о том – о сем? Защищаешься?

Леха. Повторяю для непонятливых. Я человек занятой. Постоянно тороплюсь. У меня встреча… эмм… деловая.

Сорока. Знаем, знаем. Ирке сказки сказывать.

Кошка. Про волшебную палочку.

Сорока. И про нолик. Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли!

Кошка. Победы закреплять…

Сорока. Крепленым. Красненьким…

Кошка (встает перед Лехой на задние лапки, передними тянется, словно пытается поймать муху с плеча). Уррр… Горит… в двадцать два годка-то? Интима захотелось – или как оно у вас теперь называется?

Сорока. Интима, интима… при свечах…

Кошка. Ректальных.

Сорока (хлопает крыльями). Малыш, а покорми нас рассказами о влюбленности, занятости и торопливости. Дадим наиграться – ведь это именно игра. Она так приятна человеческим существам: выдать желаемое за действительное.

Леха. Какой я тебе к черту малыш! Двадцать два мне!

Кошка. О-о! Двадцать два! Ну мы тогда расскажем – уже свои сказки.

Сорока. Расскажем! расскажем! Сказки для взрослых! Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли!

Леха. Откуда вы, балаболки, такие умные взялись? Кыш!

Сорока. Мы тебе не кыш. Пить надо было меньше. А если выпил – то уж изволь: слушай, на что трезвому уха нет.

Кошка. И под чью дудочку ты больше танцуешь – под отцову или под Иркину?

Леха. Ни под чью не танцую! Я счастлив сам по себе!

Кошка. Всю жизнь мечтал досками торговать? Рамщиков да подрамщиков воспитывать?

Сорока. Не в своей тарелке ты. Не свою роль играешь, не свою!

Леха. А моя-то какая, милая Сорока?

Сорока. Я тебе не милая. По черепушке клювом бумкну – узнаешь всю милость.

Кошка (тянется коготочками е к Лехиному подбородку). Несчастен, малыш?

Леха (отталкивает). Вы-то в каком месте сами счастливы?

Сорока. Нас никто не гонит на пилораму, если мы этого не хотим!

Кошка. Мы сидим там, где нам нравится. (Указывает на дорогу.)

Сорока. И никто нас не заставляет любить тех, кого мы любить не хотим!

Леха. Я люблю Ирку – Ирка выбрала меня. Чем не счастье? Что вы в нем вообще понимаете, твари безмозглые?

Сорока. А что есть счастье, по-твоему?

Леха. А это когда легко… и в сердце любовь расцветает ко всему. У меня так.

Кошка. Вот и прекрасно. Только вот… что такое «любовь», ты тоже не знаешь.

Сорока. Кца! кца! кца! От любви твоей не останется и следа тогда, когда! Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли!

Кошка (вторит эхом). Тогда, когда!

Леха. Прочь, прочь! Что вы мне тут еще взялись накаркивать!

Под музыку Леха разгоняет зверье – и сцена кружится, словно в лихорадочном припадке, после затеняется – на ней остается только Леха в узкой полоске света.

Леха. Ну куда же вы? Хм… Сам же прогнал… (В сторону дерева.) Расскажете – нет? Стойте! (Зрителям.) Как мне этому научиться? Как я этого хочу! Люди! Как я этого хочу! Пожалуйста, помогите! Я же даже не знаю, как начать! куда идти! что сказать! как посмотреть!

Сорока (приглушенно, из темноты). Кца! А ты без истерик. Не бойся пробовать все чувства – подряд. Не бойся сам подбирать ключики. Главное – не скули и не иди на чужом поводу. А пока беги туда, где ждут! Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли!

Кошка. Муррр… Или делают вид, что ждут… ждут… До поры…

Леха словно отряхивает с себя какое-то наваждение. Пробирается к дому Валокординовой, перебирается через забор, скользит к дому Щучкиных.

Леха. Что со мной? Я и вправду пьян? Со мной Кошка и Сорока спорили? Имя мое звали – как из темноты? Нет, я определенно пьян и просто разговариваю сам с собой… но сам с собой – это… это сомнения. Сомнения тут, где-то в глубине, черт подери… Любить? любить? любить… Знать бы, что это… если б не просто химия…

Романс второй (Леха): «Не мне на стол тузы легли – а только шваль…»

Леха (у дома Щучкиных). Ирка! (Тишина.) Спишь, что ли? (Громче.) Ирка! Ну? Слышишь меня – нет? (Пауза.) Уйду сейчас ко всем чертям собачьим!

Ирка (появляется у стены). С головой все в порядке? Что разорался?

Леха. Нервишки шалят?

Ирка. Что нужно? Мало мне было, что старик на четвереньках еле приполз, так еще и твоего зачем-то сюда притащили. Я испугалась, что его вообще кондратий хватил.

Леха дико смеется.

Ирка. Ты это находишь смешным? Я – вовсе нет. Особенно на твоего смотреть. Вон – развалился в прихожей на топчане! Храпит, как два паровоза!

Вдоль стены мелькает тень, очертаниями напоминающая Сан-Василича. Притаивается за углом. Ни Леха, ни Ирка его не замечают. Валькирии появляются из-за стены и начинают параллельно играть с Кошкой, намеками отражая действия Ирки и Лехи.

Леха. Ничего страшного – для профилактики сгодится. (Дико смеется.) А чудо это недоинфарктное не проснется – сейчас хоть все пушки Адмиралтейства разом забабахать!

Ирка. Зачем пожаловал, спрашиваю?

Леха. Да так. (Приближается.) Пощекотать бока. Если я правильно понимаю, ведь заработал?

Ирка. Это еще чем?

Леха. Тем, что старикам подыгрываю по твоей задумке. Или это уже ничего не стоит?

Ирка. Ну допустим. И что ты им сказал?

Леха. Что просила – то и рассказал. Батяня твой насторожился. Надеюсь, и впрямь в Нижнюю Слободу будет смотреть куда чаще, чем под собственные стены. (Приближается.) Ну так как?

Ирка. Руки прочь! Много чести будет. В ребра тебе вилами – как ты говоришь, для профилактики! Слышал что-нибудь о достоинстве, деревенщина неотесанная?

Леха. О да. (Полунамеком.) Я о нем целый день размышляю! Все горит! В двадцать-то два годка-то! И как бы нам с тобой от порока твоей излишней невинности избавиться?

Ирка (перебивая, нетерпеливо). Это все?

Леха. В общем-то да. Пойдем уже.

Ирка. И куда же это ты, позволь узнать, намылился?

Леха. Ох, черт! Я тебя умоляю! Не ломай комедию! Сама же хочешь не меньше моего. Болтовню я болтать пришел? Как бы не так! Мне хватает в цеху с утра до ночи бестолковые разговоры с бездельниками разговаривать! По полтора часа объяснять, как из пятидесятимиллиметровки сделать сорок четыре. Тебе тоже надо дополнительное объяснение? Вроде и не подрамщица!

Ирка (лепит пощечину). Вот иди и щупай своих подрамщиц!

Леха (бежит вслед за Иркой, обнимает ее сзади). Ну… это еще успеется. В свой срок! (Еще одна пощечина.) Да ты мне на физиономии так ни одного живого места не оставишь!

Ирка. И не оставлю! Так я тебе все бросила и побежала!

Леха (жестче и громче). Какие мы строптивые! (Хватает ее, трясет.) Ты что, в самом деле? Для этого звала на свидание? (Пытается обнять.)

Ирка. Руки прочь. Руки, я сказала, прочь. И, черт дери, варежку потише раззявливай! Все вы одинаковые – хотите одного и того же! Тебе, конечно же, цветок-то вшивенький по дороге совсем западло было купить, не правда ли?

Леха. Нет, не западло. Но зачем траты? У меня даже где-то с мамкиных похорон остались. Пластиковые. Я тебе весь букет притащу завтра. (Дико смеется.)

Ирка (вмазывает пощечину, кричит). О чем там уж говорить – чтобы поехать да в луга набрать букетик! Ваше величество литр бензина на такие мелочи не растратит! Вам вынь да положь – чтобы все и все сразу.

Леха. Что за чертовщина? Я себя и впрямь чувствую просителем. Давай-ка, пожалуй, пожелаю доброй ночи. Возвращайся в свои роскошные однокомнатные апартаменты. (Смеется диким смехом.) Как будто одиночеством нажраться вдоволь еще не успеешь. А букетик – завтра. (Собирается уходить.)

Ирка (меняет тон, хватает в последний момент за руку и тащит за угол, слышны звуки экзальтированных поцелуев). Лешка, а Лешка? Ну? Мне уж и покапризничать нельзя? Ну я же… я же женщина… Мне нужно поломаться… Что же ты какой неджентльменистый, а? Я же хотела стишков, глупостей каких-нибудь, звезды там…

Леха. Будет тебе звезда. В гараже твоего папашки! Я ради этой звезды уже все готов в преисподнюю провалить! Даже зная, что завтра ты мне наставишь рога первая!

Вскрик. Снова пощечина. Далее – снова возня. Тень по стене скользит за парочкой, но те слишком заняты собой, чтобы заметить ее. Скрываются за углом. Далее разговоры – из темноты. Валькирии с Кошкой – на первом плане.

Ирка. Я – и обмануть? (Поцелуи.) Ну поласковее… а?

Леха (смеется диким, но негромким смехом). Тю ты моя сюсенька, сюсенька-распампусенька. Довольна?

Ирка (слабеет). Мне романтики хочется! Понимаешь? Ро-ман-ти-ки!

Леха. Друган у меня есть. Он эти магнитофоны на старых рынках находит и чинит. Тебе кассетный или катушечный?

Ирка. Я любви хочу! (Еще одна пощечина.) Не этой любви, животное!

Леха (секунду в недоумении). О любви дураки говорят. Просто потому, что они не знают, что это такое. И ты не знаешь. И я не знаю. А вот в гараж дорогу – знаю.

Возня, напоминающая чем-то драку. Между поцелуями звуки еще одной пощечины, всхлипывания, стон. Потом снова повторяются поцелуи, потихоньку сливающиеся с узнаваемым на слух любовным шорохом. Тема Ирки. Софиты выхватывают Кошку.

Сорока. Кца! кца! кца! Два месяца достаточно, чтоб пропитаться столицею… двух месяцев достаточно, чтоб и солью умыться!

Кошка (спиной к зрителям). Музей, музей, музей-телевизей… В нем ватрушки, как вахрушки, свои корзины полоушные наполняют свадьбами. А потом лезут детки из аиста. Становятся братьями. Братья целуют мечи, целуют друг друга и расходятся – вроде бы. Только кот на печи не про тебя ворчит. Не за тебя помолится – юродивый…

Кошка отворачивается. Смотрит вдаль. Затемнение.

Конец первой картины

——————————————————————-

Интерлюдия первая (Кошка в зрительном зале)

Звучит тема Кошки. На сцене высвечивается фигура старой женщины, скрюченно сидящей в кресле. Ее чепчик (капюшончик) полностью скрывает лицо. Она уснула, уронив вязание на колени. Клубок – около ее ног.

Кошка подхватывает клубок и, играя им, уносится в зрительный зал. Декламирует «Я памятью своей играю…» и одновременно опутывает зрителей нитками. Она вовлекает зрителей в игру своим клубком так, что те сами начинают играть им и распутывать клубок.

На последних словах – затемнение. Ночь. Тема Кошки. Из темноты – голос Сороки: «О Тень и Страдание… Вы венчаете собой любую привлекательную тропку – такова расплата за сладкое. На той же дороге – грешки и пригрешения, маленькие и не очень. Лишь бы только было, куда идти, лишь бы только было, с кем, лишь бы только было, ради чего,– а оправиться от мучений и залатать понахваченные глупости уж как-нибудь сможем… Постфактум. Там.»

———————————————————————————————————————

Картина вторая

Раннее утро. Расположение сцены такое же, как и в первой картине. Рассвет только-только начинает брезжить. Посреди Речной Просеки все так же сидит Кошка. Тема Мары. Ни в одном из домов еще нет света. На сцену выходит Мара. Садится на лавочку около дома Валокординовой. Она задумчиво теребит изящный, но потрепанный шарфик на своем плече и смотрит на часы. Кусты около дома Щучкиных тихонько раздвигаются – и на дорогу осторожно выныривает Леха. Опасливо оглядывается по сторонам, словно у него мания слежения. Скользит взглядом по домам и дороге, не замечая сидящую сестру.

Мара. Я знала, что ты здесь…

Леха (замечая Мару, немного опешив). А тебе из люльки не рановато в такой час?

Мара. Не сам ли просил разбудить тебя в четыре?

Леха. Меня? В четыре? Сестрица? Не заболела? С тобой все в порядке?

Мара (вздыхает). Наверное, нет… Нормальный человек не может не чувствовать боли от унижений. А у меня все меньше уверенности, что, живя с вами, я не стану однажды юродивой… С тех пор, как умерла мама…

Леха (перебивает). Так, это мне неинтересно.

Мара. Кто бы сомневался… Ты ведь теперь всегда будешь твердить, что мать тебя не любила.

Леха. А что – любила? Бить скалкой? запирать в чулан? гонять со двора друзей? Это –«любила»? А Петьке она что наговорила в тот вечер, когда тот прибежал прятаться от комендатуры? Да она же его взашей с порога вытолкала! Это, спрашиваю тебя, «любила»?

Мара. Ты даже не представляешь себе, как…

Леха. Очень даже представляю. Посмотрел бы я на тебя, воспитывайся ты в точности так же. Странное воспитание, не правда ли?

Мара. Она тебе самого лучшего желала! Но по-своему…

Леха. Мне разбираться в ее «по-своему» желания нет никакого. (Секунду размышляет, перебивает.) Какой сегодня день недели-то?

Мара. Пятница.

Леха (в ужасе). Как – пятница? Меня же отец пришибет!

Мара. Я потому и не спала. Забыть ли ваш крик позавчера на кухне? Ты и сам уж не помнишь, что я обещала разбудить тебя… А тебя и дома-то не было…

Леха. Ну да. Дела всякие бывают. Получается, пора бежать.

Мара. Еще только четверть пятого. Тебе к пяти. Сядь – поговорим.

Леха. Не хочу.

Мара. Сядь. (Ласково гладит его по руке.) Я тебя… очень прошу.

Леха нехотя садится.

Мара (нейтрально). А что ты делал сегодня ночью?

Леха. Сама-то как думаешь? (Дико смеется.) Пасьянсы на компьютере раскладывал. В крестики-нолики резался. По ночам разве чем-то еще занимаются?

Мара (с грустью). Ты уже так давно живешь убеждением, что существует только два мнения – твое и неправильное. Ты так хочешь вскоре увидеть вокруг себя только правильные мнения?

Леха. Некогда мне вздор всякий обсуждать. Я тороплюсь.

Мара. Отец, скорее всего, потому и заставил тебя заниматься лесопилкой – чтобы ты стал, как он сам… Вытравляет то, что ему не по душе.

Леха. Мне плевать, что ты тут чирикаешь, пустышка-побрякушка!

Мара. Еще совсем недавно… ты не то что обидеть… грубого слова-то сказать не мог.

Леха. Лучше самому быть тварью и ездить на ком-то верхом, чем другим тварям позволять ездить на себе. Понятно?

Мара. Понятно… Тебя же целая пилорама да две лесопилки слушаются…

Леха (неуверенно-гордо). Мне производство налаживать нужно, раз отец доверил.

Мара. Доверил? Ты смешишь меня. Да он просто толкнул тебя в объятия грубым мужланам, которые обманывают и бесконечно сцыганивают то десятку, то полтинник. Чтобы бытовой растворитель по вечерам лакать. Ты им веришь, что они жене да детям деньги носят?

Леха. Какое мне дело? Я отмечаю в блокноте и вычитаю из зарплаты. Всего делов.

Мара. Как мне хочется уйти из дома и не возвращаться, братишка… Знаешь, как мне бы хотелось быть на твоем месте! Стать взрослой! Я бы уехала отсюда – и никогда не возвращалась. Куда угодно, к чему угодно – только бы больше не видеть все это! Мама умерла, а ты… ты уже не такой, каким я видела своего брата,– пример для подражания. (Плачет.) Я не выдержу… Возьми меня с собой на лесопилку. Пусть на меня упадет самое тяжелое бревно! Пожалуйста! Чтобы быстро и наверняка!

Леха (внезапно делается мягче, обнимает сестру). Черт… Только вот не надо глупостей, умоляю! Что вздумала? (Прижимает ее к себе крепче.) Да сам я все вижу… и знаю… Знаю, что творится со мной. Только поделать ничего не могу. Поток подхватил, торнадо закрутило – и что будет дальше, просто и не хочу знать! Проще крыть матюгами дюжину проспиртованных мужиков да планировать поставку вагонки в город, чем пытаться переломить отца. Бесполезно – и ты это знаешь. Я прогнулся под ним – потому и вернулся в Дивнососновск, выражаясь его языком, «приобретать опыт на производство»…

Мара. Но ты же всегда стремился быть, как отец!

Леха. Ничего подобного! Не хотел я возвращаться! Я хотел географию дальше изучать! команду собрать! отправиться в путешествия, как Жак-Ив Кусто! безумствовать! находить друзей! общаться! рисковать! познавать сладость дороги! километров! глубин! Мара! Понимаешь ты, сестра? Когда он купил это трижды клятое Лесное Хозяйство… я сразу понял, куда дует ветер. Сопротивляться – бесполезно. Вот я и согласился в надежде, что пережду год, другой, а там… Но уже спустя несколько недель я вижу черный мрак сгущающихся десятилетий… здесь… в этой дыре… без перспектив и надежд…

Мара. Братишка…

Леха. Куда теперь? Разве кто-то перехитрит моего отца? Он же мне удавку на шею кинул – вот и засасывают пилорама с лесопилкой! Я же даже не замечаю, как день пролетает. Просыпаюсь от звонка – и все начинает кружиться. Заказы, клиенты, отгрузки, погрузки, смены, отбраковки – вот уже и четыре часа дня. Знаешь, когда я последний раз нормально и спокойно обедал?

Мара. Когда?

Леха. Недели две назад. В основном грязь из ларька на лету хватаю. А отец радуется. Ему только анкор да анкор! Пляшет сынок под дудочку – что ему еще надо?

Мара (ловит край рубашки, испачканный кровью). Кровь? Да как много… Ты поранился?

Леха (прохладно отстраняет сестру). Нет, уколол кое-кого. Немного до крови.

Мара. Ой… Наверное, больно? Может, перевязка нужна?

Леха (холодно смеется). Мелочи.

Мара. Говоришь – поранил? Странная она какая-то, эта кровь… Густая. Как куриная… Нам рассказывали… это как болезнь какая-то – густота крови, нет?

Леха (резко встает, совсем ледяным тоном.) Отставить треп. Уже пять. У меня первая смена заступает. (Сам с собой.) Мне нужно проконтролировать настройки лесотесального аппарата… так… проверить, не вышел ли кто подшофе… Еще-то что? (Достает блокнот.) Да, встреча по долгам за электричество… Погрузка первой партии сорокачетырехмиллиметровки… Черт, не хватает два куба… Ладно, позвоню Валере. (Собирается уходить.)

Мара (встает и идет за ним). Леша!

Леха (небрежно). Так. Марш домой, трещотка. Не мешайся под ногами. Хватит мне тут тебя – и так уже три четверти часа с тобой потерял. (Оба уходят за кулисы.)

Мара. Братишка… можно я тебя… поцелую?

Леха. Рано еще. Тебе пока кукол своих целовать. Принцев там… Иди, иди! (Дико смеется.) А еще лучше собачку заведи – и целуй с утра до ночи!

За кулисами все смолкает. Кошка так же неподвижно смотрит на дорогу. Потом потягивается и перемещает взгляд в центр зала. Тема Кошки. Совсем рассвело. Первая и вторая уборщицы (Две Валькирии) входят, что-то оживленно обсуждая. Выносят на сцену стол, одновременно протирая его от пыли. Говорят с очень выраженным деревенским акцентом (вологодский или кировский). Тема Валькирий.

Вторая Валькирия. Сюды, что ли, он его ставить-то хотел?

Первая. Вон туды. (Вторая пытается остановиться.) Туды, говорю, а не сюды! Он его отсюдова и велел убрать. Ругани-то сколько было! Матушка моя честная!

Вторая. По поводу стола?

Первая. Ага-а…

Вторая. Странный он какой-то последнее время. (Шепотом.) Он, часом, не это? не двинулся? по фазе-ту?

Первая. Дык а тут двинешься. Дочка-то вона какие глупости вытворять надумала!

Вторая. Ничего не слыхала.

Первая. Машка, продавщица-то, сказывает, пришла в новый торговый центр – ну центр-то открыли на площади-то, у Администрации? Шмотки, значит, покупать. Ей говорят: ты, мол, попробуй сначала одно, посмотрися, снимися, мы другое дадим, так та сгребла в охапку целую, значит, кучу, нацепила без разбору, не перепробовав и половины, а остальное расшвыряла по углам.

Вторая. Ох яблоко, недалеко оно от яблони-то падает… Вся в папашку!

Первая. Так она еще и не заплатила! Папка, говорит, потом заплатит! Ну тот прибежал, устроил скандал: вмазал дочуре пощечину, накричал на этих… как они там… ну… называются-то как эти, которовые сидят-то, на товары смотрют? Рихтеры? Маркеры? Или как они?

Вторая. На меньжоров накричал, что ли?

Первая. Ага. На меньжоров, на них! Ота ведь какое слово выдумали! Не сиделося им! По-русски – кусультант – это им таперича сложно. Им меньжора подавай!

Вторая. Да, последние времена настали. Столботворение скоро-й-то, ой столботворение! (Ставят стол.)

Первая. Слышь, а в Москве-то… ой в Москве-то! Хучь смотрела, что по челявизеру-то кажут, ась?

Вторая (в ужасе). Човой?

Первая. Повсюду воруют да грабят, грабят да воруют, кокошат да убивают, убивают да кокошат, да! И всюду деньги им подавай, деньги, деньги!

Вторая. И все мало!

Первая. Нехристи! безбожники! греховодники!

Вторая. А там еще эти есть… слышь? Которые голые перед честным народом ходють! И никто слова ведь не скажет! Даже платка на волосы не повяжут – так простоволосые и шмыркают!

Первая. Креста на них нету!

Вторая. Как называется-то, не помню. Вертеп – не вертеп?

Первая. Притон, что ли?

Вторая. Ну не помню я! Но штось навроде. (Вспоминает.) А! Дом моды! Во! Страмота – все ведь видно, все ведь напоказ. И хучь бы ихний тамошний председатель, что ли, вызвал да сказал: «Бога побойтеся!» Ан нет! Они никак! Ишшо сами стоят да сами в ладошки хлопают – сами довольные!

Первая. Грешники, прости их Господи. (Крестится.)

Вторая (наклоняясь к первой, шепотом). Чует мое сердце, ох чует: труба скоро прозвучит! Чует мое сердце, соседушка,– скоро уже судный день-то, день гнева-то! Вот те крест!

Первая (темнеет, вскрикивает, снова крестится). Ужасти-то какие ты сказываешь!

Звук трубы. На стуле вносят Лаврентия Палыча. В руке у него охотничий рожок. Он дудит и поет «Срежу я с березы три пруточка – сделаю из них я три дудочка!» Лаврентия Палыча водружают рядом со столом, на котором к тому моменту размещены правительственный телефон, стаканчик с канцелярскими принадлежностями и пачка бумаги. Другие герои подсаживаются рядом. Валькирии со своими атрибутами (серп-молот и метла) и ведрами – по разным концам сцены. 

Лаврентий Палыч. Заседание Администрации Дивнососновска открыто! Начнем с кошмара, который не отпускал всю ночь!

Продавщица. Совсем не отпускал?

Лаврентий Палыч. Совсем…

Дворничиха. Заработались вы, боссушко, свет очей наших, радость наша всепоселковая!

Продавщица. Мы решили написать петицию – с просьбой не истязать себя так! 

Лаврентий Палыч. Зачитывайте.

Дворничиха. Многоуважаемый Сам!

Лаврентий Палыч. Не, не, не. Не годится. Я на такое не согласный. Что еще такое – Сам? Поскромнее надоть…

Продавщица (зачеркивает). Тогда так: «Многоуважаемый и всесильный наш Сам-Боженька, благодать ты наша всерайонная!»

Лаврентий Палыч. О-о-о! Вот это – уже дело! Все-рай-он-на-я! Рай! Именно! Именно рай! Рай – он! Он – рай! Я – рай! Нравится! Определенно нравится! Продолжайте! Как я хватанул-то! (Задумывается. В сторону.) Да, кажется, действительно хватанул вчера лишнего. (Присутствующим.) Голова болит со страшной силой. Как будто всю ночь пил!

Продавщица (жеманничает). Право же, какое неуместное сравнение-с!

Дворничиха. Вы – и пить-с?

Обе смеются, приговаривая: «Какой у нас мэр шутник-с – вот так-с чувство юмора-с! Где ж это видано-с, чтобы наш Сам – и пил-с?»

Лаврентий Палыч. Да, отдохнуть даже сил нетюти. О простых имяреках пекусь с утра до ночи! Думаю, как сделать так, чтобы не заботили вас денежные проблемы! чтобы ни инфляция, ни дефляция, ни инсталляция, ни ингаляция! Только чтобы трепанация!

Дворничиха (млеет). Герой вы наш! (Водружает лавровый венок на голову.)

Лаврентий Палыч. Да! Я такой! Но на минуточку! Вот ты сама посуди, куриная ты голова: будет у тебя много денег – что ты с ними делать будешь? А ну как кризис? И не сохранятся денежки. Вот и думаю, как вас уберечь от проблем!

Продавщица. Сколько же дел в этой головушке! Просто кошмар!

Лаврентий Палыч. Именно! О кошмаре я! Да!

Дворничиха (делают вид, что им интересно). Так о чем он?

Лаврентий Палыч. А ни о чем! (Вскакивает на стол.) Я все бегу, бегу, бегу, бегу, бегу, бегу, бегу, бегу, бегу, бегу, бегу, бегу, бегу, бегу, бегу, бегу, бегу, бегу!.. Очень быстро бегу! Потом опа! хопа! бумс! тяпс! Вот! (Спускается со стола и садится.)

Продавщица. Просто ужасно.

Дворничиха. В самом деле – кошмар! Мы в связи со всем этим что-нибудь постановим?

Лаврентий Палыч. Постановим… Давайте постановим статуи в парке. У нас не хватает в парке именно статуй!

Дворничиха. Это еще зачем?

Продавщица. В гигиенических целях.

Дворничиха. В каком это смысле?

Лаврентий Палыч. В прямом. Сделаем широкие постаменты, и благочестивые граждане смогут пристраиваться сзади, дабы отправить естественные надобности или выбросить мусор. Зато не нужно утруждаться кабинками туалетными и урнами – это все из Москвы новшества, а они нам ненужные! Экая экономия!

Продавщица. Прекрасная мысль! Экономика должна быть именно такой! Новая модель мышления! А говорят – у нас нет своего, особого пути! Утверждаем?

Обе. Утверждаем! Утверждаем!

Лаврентий Палыч. Решение принято. Будет аки в Петербурге. Кулюторно и демократишно: гадь, где нравится! Так, что еще на повестке?

Продавщица. Проблема дорог.

Лаврентий Палыч. Да… Дороги у нас, знаете ли, неопрятные, неухоженные… Вообще же их… кхм… их просто нет, на самом деле. И тут такое дело. Дорога к городу нужна. До Огненной улицы Речную Просеку мы отремонтировали, но дальше-то, к магистрали!..

Продавщица. А-а-а-а! Там, где ваша дача?

Лаврентий Палыч (озирается). Тссс! Какая дача! Что вы! Да я гол как сокол! (Снова озирается.) Что вы, в самом деле! Ну что о нас люди подумают?! На минуточку! (Зрителям.) Друзья! Совершенно случайно, да, на Речной просеке, действительно, оказался мой скромный загородный домик, но дорога же ведь же всем же нужна же! Она же единственная, эта дорога!

Продавщица. Да, безусловно! Это совершеннейшее совпадение. Никто бы и не мог бы ничего бы подумать. Бы…

Лаврентий Палыч. А еще нам нужны подземные гаражи! И три ветки метро. Одна – секретная, правительственная. От меня до Василича. С промежуточной остановкой у Валокординовой.

Кошка (весь свет – на нее, на секунду остальное блекнет). Уж лучше бы ты, как сначала хотел, киоты на въездах поставил! Хоть самую малость грязь замолить.

Сорока. Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли!

Лаврентий Палыч (свет возвращается). Киоты я сначала хотел, если помните! Но нам они ненужные! Мы слишком безгрешные, чтобы еще на киоты разоряться! Сами кого хочешь исповедуем.

В этот момент Валькирии возвращаются к столу с бутылью водки и стаканами. Расставляют стаканы, разливают. Лаврентий Палыч берет ручку и карандаш, карандаш просовывает в зажим ручки, сделав крест. Трубит в рог.

Лаврентий Палыч. Индульгенций кому? (Пьет.)

Продавщица. И можно будет грешить? (Пьет.)

Лаврентий Палыч. Да сколько угодно. Мы, властные структуры, с официальной церковью – теперь одно юрлицо. На пару сеем разумное, доброе, вечное! (Ворошит пачкой бумажек.) Только у меня остались самых крупных номиналов.

Дворничиха. Почем? (Пьет.)

Лаврентий Палыч. От тысячи рублей за грешок.

Врывается Шапкокидайлов с бутылкой в одной руке и листком с какими-то каракулями в другой. Следом вбегают Следователь и Медики, которые пытаются его задержать, но он их расшвыривает, как кутят. Тема Шапкокидайлова.

Шапкокидайлов. Это тебе еще предстоит индульгенций покупать – и немало! Хватит! хватит терпеть! Русский народ долго ждал – и теперь он поднимается на бунт! В лице целого меня! Долго это все будет продолжаться? Я вас спрашиваю!

Лаврентий Палыч. Этого зловонючего дегенерата с его бунтами здесь еще не хватало! Надоел со своими разоблачениями! Работать мешает! От общенациональных идей отвлекает! (Медикам.) Ну-ка, парни, в вытрезвитель его – или, еще лучше, в дурку!

Медики снова пытаются приблизиться к Шапкокидайлову. Он снова их отшвыривает.

Шапкокидайлов (тряся бутылью). Сами вы дегенераты! Я – потомственная творческая унтюляхенция! Я и это прописал все – здесь! В документе большой государственной важности! (Трясет бумаженцией.) Художник почти что!

Лаврентий Палыч (устало). Ну что ты там еще прописал?..

Шапкокидайлов декламирует «Ублюдок, пьяница, огрызок…»

Следователь. Художник, значит, говоришь?

Шапкокидайлов. Вольный! Не ты ли самогоночку-то у Валокординовой только в самых красивых бутылях берешь? А чьей работы резные фляги да мешочки?

Следователь. Пьяный треп!

Сан-Василич. Клевета!

Шапкокидайлов. Щас! Клевета! Да вся округа знает, кто мои орнаментальные бутыли обнимает да ласкает по вечерам! А «населению» – простые, беленькие, прозрачные! Вы же у нас элита, твою мать! Но вы у меня еще попляшете! Все – попляшете!

Следователь. Вот отсюда поподробнее – что плясать? с кем? под какую музыку? на чьих гробах?

Шапкокидайлов. Все подряд! На ваших собственных! (Трясет бумажонкой.) Я написал документ! Я сейчас! Да я вас! Вся обчественность узнает! И до вашего дорожного строительства доберусь, и до ветлечебницы!

Лаврентий Палыч (пародируя рекламу). Когда все вокруг кажется черным, мы выбираем белое! Белая горячка – островок просветления и надежды в неспокойном море бытия!

Следователь. Свинья ты непотребная, тебя действительно – только в ветлечебницу! Или сразу в свинарник. В вытрезвитель за километр не пустят!

Сан-Василич. Да уж… Развели тут Гринпис! Гринписюк!

Лаврентий Палыч. Гринписец тогда уж.

Шапкокидайлов. Смейтесь, смейтесь! А Гринпис еще спросит с вас, как вы с бродячими животными боролись! Вот только они прочтут мое разоблачительное послание! Опубликуют в самом Тырынете! Почему в городе собачек ваших да кошечек не меньше стало, а больше? Куда денежки-то делись?

Лаврентий Палыч. Уж не тебе ли это известно? (Отмахивается от запаха Шапкокидайлова.)

Шапкокидайлов. Всех! К ответу! У нас демократия! Все три ветви власти свободны! Независимы! абсолютно неподкупны! непродажны! честны!

Лаврентий Палыч. Уй, мама! Ну тут уже да… Такую белую горячку водкой из шиповника не отпоить. Рукава сзади впору вязать!

Следователь. Давай уже, от общих слов – к делу. Власть имущие, перед которыми взгляд ты опускать больше не желаешь, жаждут разоблачений! жаждут посмеяться! И выставит тебя отседова с глаз долой!

Шапкокидайлов. Да не ко мне эти вопросы, а вон к ним! (Тычет на Медиков.) Ну, рассказывайте же! Они тут придуряются: обиженные! несправедливо гонимые! А? Чем занимались?

Следователь. Так. Я не понял. Ты серьезно?

Шапкокидайлов. Расспросите-ка, расспросите!

Следователь (вяло, медикам). Рассказывайте. Хотя все мы знаем.

Первый медик. Отлов, стерилизация, клеймо на ухо – и вперед. Все гуманно!

Сан-Василич. И все?

Второй медик. И все!

Шапкокидайлов. Да уж. Валидол из аптеки не только Валька жрала бы – весь ваш был бы, если б правду знали!

Следователь. И что?

Шапкокидайлов. Что ж у вас все клеймленые собаки брюхатыми-то бегают?

Первый медик. Это ложь! (Медики начинают суетиться.) Поклеп! Да он пьян! (Второму.) Бери его – в вытрезвитель!

Шапкокидайлов (вырывается). Да не стерилизовали вы их, а оплодотворяли! И в карьер, что напротив лечебницы, отправляли! А они в кустах оклемаются, народятся,– и снова вылезают! Вот никто и не замечал! Но с клеймишком зато на ухе! Проделана, мол, работа! И денежки считали! Вальке потом вечерами относили! иногда даже резные бутылочки мои клянчили!

Медики отпускают Шапкокидайлова.

Лаврентий Палыч. Так, на минуточку! на минуточку! Это как же получается?

Шапкокидайлов. А вот так!

Лаврентий Палыч. Меня – и обворовали?! Казну мою?! Меня – объегорить сумели?! На минуточку, на минуточку! Это как?

Следователь. Вот это новости… Уголовное преступление! Значить так… на срок… от… хм… до…

Сан-Василич. Неслыханная дерзость! Преступник должен сидеть!

Медики пытаются убежать. Валькирии преграждают им путь.

Сан-Василич. Сидеть! Сидеть, я сказал!

Медики садятся на пол, изображая собак. Тема Продавщицы и Дворничихи.

Продавщица. Точно те говорю – преступление! Поголовное!

Дворничиха. Сама ты поголовное! (Сан-Василичу.) В угол их, в угол! И по заднице метлой поганой надрать!

Продавщица. Самих стерилизовать – и клеймо на известное место!

Дворничиха. Дура! Это кошек стерилизуют, а этих… кобелей…

Шапкокидайлов. Так-то! Я вас всех попишу! всех! Я вас…

Шапкокидайлов еле стоит на ногах. Роняет бутыль.

Сан-Василич (Валькириям). Так… Все равно – в вытрезвитель его! (Шапкокидайлов не в состоянии сопротивляться валькириям.)

Следователь (Лаврентию Палычу) Ну? Съел, борец за чистоту от животных? Гринписчок местного пошиба?

Лаврентий Палыч. Так! На минуточку! Да, я местный! И что? Горжусь! (Женщинам.) Ведь я – местный?

Дворничиха. Местный.

Лаврентий Палыч. Орган?

Продавщица. Гы-гы-гы! Еще какой!

Лаврентий Палыч. Ну тебе виднее… Самоуправления?

Следователь. Само, само…

Лаврентий Палыч. Ну и все. Чего еще тебе надо в таком случáе? Стало быть. Пиши постановление в свете происшедших событий.

Следователь. Ты что с вечера-то жрал? Постановления он писать надумал! Разобраться еще во всем надо! (Заговорщически.) Может, там какой интерес, а?

Лаврентий Палыч. Так, на минуточку! на минуточку! Я что – правей не имею?

Следователь. Кхем…

Лаврентий Палыч. Так, на минуточку! на минуточку! Што у нас там написано? «Местный закон не может противоречить федеральному», так?

Следователь. Ну, допустим.

Лаврентий Палыч. И где же, на минуточку, в Конституции написано, что Лаврентий Палыч, глава дивнососновской администрации, не имеет права организовать у себя в районе приют для бродячих животных?

Следователь. У тебя у самого, что ли, от валокординовской браги белая горячка разыгралась? Какой тебе приют, Палыч?

Лаврентий Палыч. Такой вот приют! А под приют сей выселить Валокординову! Территорию занимает неверно! развращает население пьянством! растлевает молодежь! Взять вот нас с вами… (Плачет.) Мы ведь еще совсем молоды! полны сил! энергии! живые такие! веселые! Нам еще жениться! вырастить дерево! построить сына! посадить дом!

Продавщица. А чем же так неверно она занимает территорию, простите?

Лаврентий Палыч. А ну как туристы нагрянут из Хрянции там какой, а того паче из какой-нибудь Бурятии – что мы им, эту халупу показывать будем? Нет, мать моя, тут будет приют для бродячих животных, рядом с ним – торговый центр и подземная парковка на пять тысяч мест. Вот, скажут, какой демократический взгляд на вещи!

Дворничиха. Мегамозг, гы-гы-гы! Вот широта мышления!

Лаврентий Палыч. Так, на минуточку! на минуточку! Окружающую среду засоряют! Удобства, понимаешь, на улице устроили! Это ж сколько джоулей жары в воздух! В условиях глобального-то потепления климакса!

Продавщица. Э?

Лаврентий Палыч. Климата, говорю, глобального… это… потепления.

Следователь. Ну тогда оно конечно да… верно глаголишь… (Присматривается к дому.) Вот… невооруженным глазом вижу: СНИПы нарушены, эстетического вида – никакого. Изящнейший и неповторимейший архитектурный ансамбль Дивнососновска – под угрозой! А ведь культура и эстетика – это наш конек!

Лаврентий Палыч. Однозначно! Выселять!

Следователь. Но куда?

Лаврентий Палыч. Хоть к черту на рога! Ну там компенсацию пропиши из бюджета, понятное дело. Тыщ сто.

Дворничиха. Ого! А мне дайте такую компенсацию!

Лаврентий Палыч (продолжает, не обращая внимания). А потом подыщешь там… ну… за что оштрафовать… за какую-нибудь неправильность в документах. Тыщ эдак на девяносто… эмм… пять!

Следователь. Бред какой-то!

Лаврентий Палыч. Что-то я, на минуточку, не совсем понял, это на кого ты обоз гонишь, а? Выполняй, что говорят: у нас в строю приказы не обсуждаются. А то, смотрю, джага-джага, денежку-то горазд делить, когда что! Давай-ко, живо-два, на подпись там все акты, распоряжения. И делить денежки.

Дворничиха. Бюджетные?

Лаврентий Палыч. Спрашиваешь. Я свои только прибавляю и умножаю.

Следователь. Хм… Точно? А не посодют?

Лаврентий Палыч. Может, и посодют. Но не нас. У нас содют только тех, кто тырит по мелочи. А я жил, жив и буду жид! На то мы и Щучкины! Щуки скрипучие!

Следователь. Безумие!

Лаврентий Палыч. Это кто вам тут умие-то обещал? Пишите. (Пишут.) Заседание окончено. Всем по рабочим местам. И немедленно начать корпеть на благо населения – как завещал великий я! Особенно немедленно начать строительство приюта для животных с парковкой на пять тысяч мест! Ну и три ветки метро… Включая правительственную!

Все расходятся. Лаврентий Палыч берет рог и начинает трубить. Смеется, как ребенок.

Лаврентий Палыч (спускается в зал). Вот ведь как все просто в матушке России! Знаешь закон – все дороги открыты. Да и не знаешь – тоже плевать! (Смотрит на перспективу. Указывает на дом. Обращается к зрителю.) Смотри. Вот это если я снесу… Забабахаю развлекательный центр аж в два этажа! Или нет, пожалуй, в три! Как думаешь? Что думаешь, я спрашиваю? (Зрителю.) Какой развлекательный центр? Ты галлюцинируешь, друг, мой! Да ты в своем уме? Говорю – трихутажный приют для кисков-собачков будет!

Затемнение. Софиты выхватывают Кошку и Сороку.

Сорока. Кца! кца! кца! А все же! Киоты не забудь выложить драгоценными камнями, как Тадж-Махал.

Кошка. Хвостом пушистым помахал… Мурр… (Спрыгивает в зал, вьется под ногами Лаврентия Палыча.)

Сорока. Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли!

Лаврентий Палыч (зрителю). Пора в Кащенко… Койку рядом с Шапкокидайловым бронировать – срочно! Постоянным пациентом. Телефончика нет? Местечко по блату бы?

Кошка. Такое будешь вытворять – пропишешься.

Лаврентий Палыч (зрителям). Эй, это вы там мне что-то нашептываете?

Сорока (хлопает крыльями). Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли!

Кошка. Да какая тебе разница – кто? Ты слушай, пока слышишь!

Лаврентий Палыч (Кошке). Кыш! (Кошка недовольно мявкает.) Ветер, наверное, надул в уши. (Кошка снова подходит к Лаврентию Палычу.) Да кыш я тебе сказал. (Усаживается рядом и тянет коготки к его глазам.) Да уйдешь ты, надоедливое создание? (Сам с собой.) Может, мне и правда успокоить свою душу? сходить в церковь? таки поставить киоты?

Сорока. Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Не в том ищешь прощения. Не в церкви и уж тем более не в тобою поставленном киоте тебе улыбнется Бог. Кощунствуешь, вырезаешь народы и даже кошечек – все ради миссионерства, а потом заказываешь молебны за убиенных. По четвертаку за погубленную душу, так?

Лаврентий Палыч. Неправда. Тридцатник. Свечки восковые… (Пауза.) Эх… Старое – маразматое, новое – да фриковатое. (Слабо и неуверенно трубит в рожок.) Что ж это я, в самом деле схожу с ума – сам с собой разговаривать начал? Кусок идиотизма какой-то…

Кошка. Да лучше бы не стеснялся… сам с собой-то… почаще… Осознал бы, есть ли продолжение.

Сорока. Не свеча делает храм, не кадило делает молитву, не от рясы исходит мудрость. На свое отражение смотри почаще… Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли!

Лаврентий Палыч. Да кто здесь, кто – в конце концов? Завязываю…

Сорока. Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли! Птирадаки посмивли!

Лаврентий Палыч. Черт…

Романс третий (Лаврентий Палыч): «Не отвратить призыва рога…»

Освещение на сцене меняется на устрашающее. Кошка угрожающе подступает к Лаврентию Палычу, Сорока хлопает крыльями. Тот боязливо убегает. Немного погодя появляются Леха и Ирка. Вечереет. Попеременно тема Лехи и тема Ирки. Кошка незаметно крутится рядом.

Ирка. Ну? И что там у нас со штампиком? 

Леха (сглатывает). С чем? С каким еще штампиком?

Ирка. Ты это… хорош! Хорош придуряться. Наивненького из себя не строй! Кто аллюром в гараж носится, тот и о штампиках представление имеет! в паспорте! о красивеньких таких! квадратненьких! И, кстати, про фамилию твою… после вчерашнего… я тоже много думаю…

Леха (дико, но натужно смеется). А что вчера было? Не помню! Нас ждут великие дела! Послушай! Я снова уеду в город! заберу тебя! начнем новую жизнь! будет новый проект! Вот, посмотри! (Достает листок.) Я все продумал! Я нахожу людей… мы встречаемся… договариваемся… Будет! Будет!

Ирка. Штампик будет для начала! Иначе – помяни мое слово! – никуда ты отсюда не уедешь!

Леха. Тьфу на тебя! Производство бубликов с марципанами я в городе начну!

Ирка. Преле-е-естно! И мне достанется бублик?

Леха. Аха-а.

Ирка. С марципаном?

Леха. О-то! Трескать с утра до ночи будешь! (Дико смеется.) И даже возьмешь на себя девелопинг маркетинговой стратегии по их промоутингу! Рекрутинг клиентуры там…

Ирка. Чо?

Леха. Торговать бубличками будешь! (Пританцовывает, но натужно.) «Хей, койфте бублички, хей синке бейгелах, мин лецте бейгелах ду койф бай мир!»

Ирка. Так. Иди ты знаешь куда со своими бубличками? Штампик – или отец… причем оба… все узнают! 

Леха (придуряется непонимающим). Да какой еще штампик? Бублики с марципанами – юбер аллес! Но это – только начало! Дальше – больше! Я намерен открыть производство газовых баллончиков для самозащиты. Мы проведем ошеломительную рекламную кампанию! станем известными! Я придумал отпадный видеоролик! (Дико смеется.) Слушай! Вот! Он идет к ней на свидание, она ждет – и тут из подворотни… трое… опасность… Трамбумбабам! Тревожная там музыка! все дела! дробь барабанов! И тут он – герой! да со своим газовым баллончиком! все повержены! Он – полный властелин ее! Здорово, правда?

Ирка. Ничего не здорово!

Леха (в ступоре). Это еще почему?

Ирка. Потому что плохо.

Леха. Чем еще плохо?

Ирка (злобно наступает). Без штампика не будет у тебя ни марципанов, ни баллончиков, ни героев в подворотне. Чего же тут непонятного? Слушай меня сюда. Мне достаточно только сказать одно слово. Вчера ночью, конечно, ты об этом не думал? Нет? А вот если не думал, то теперь выбирай: или штампик – или, как минимум, скандал на весь город я тебе обеспечу!

Леха (робея). А… мы что, без штампика не обойдемся?

Ирка. Лучше, лучше со штампиком получится. Делай, что я сказала!

Леха. А как же мои… проекты? Я же хотел в город возвращаться… Ты вообще понимаешь, какие у меня грандиозные проекты и великие замыслы? Один глобальнее другого!

Ирка. Да-да, особенно бублики с марципанами. Так что… любимый… штампик… Изволь!

Леха. Вот ты отрава, а?

Ирка (кидается на Леху, истерика). Штампик нужен! Да я раззвоню завтра же по всему городу! Нет! Прямо сейчас! Все распишу! в подробностях!

Леха. Эх, паспорт бы твой сейчас!..

Ирка. Зачем?

Леха. Штампик поставить. (Дико смеется.) Интересно, а на какой странице его ставят?

Ирка. Там, где брак!

Леха (достает из кармана печать, читает ее). У отца спер. Как раз в тему брака: «ЧП Дюпеленко – Дерево, вагонка, шпалы, брус». (Дико смеется.) Их потому и закрыли, что брака было много. Просила брак – забирай хоть все десять вагонов!

Ирка (пощечина). Кобелина!

Леха. Зря ты так! Хороший брак гниет. Ладно. Мне пора. Ты же знаешь, я человек занятый, мне надо бежать. Так, сейчас еще встреча по новой туалетной бумаге для сельского диско, закупка партии белых тапочек для курятника, детское питание с меланином – китайское, по последнему писку моды… В общем, бывай. Как штампик надумаешь – звони. Я его с собой всегда ношу! (Намеревается уходить.)

Ирка. Ты это… постой… (Хватает Лехину за ворот, угрожающе.) Ты меня понял, нет? Это теперь только кажимость, что я тебя за ворот рубахи сейчас держу!

Тема Лехи.

Леха. Не хочу! не буду!

Ирка (в истерике). Будешь! (Истерика.) Будешь! будешь! будешь! Завтра же – все будет всем известно! (Убегает в глубину сцены.)

Леха. Черт! Будь все проклято! (Уходит.)

Ирка снова посреди сцены. Истерика – опрокидываемые предметы. Так готовится декор к следующей картине, в которой доминирует разруха. Кошка весело играет с Иркой.

Кошка. И сумма трех углов даже любовного треугольника всегда неизменна – неизменны углы, на которых мы спотыкаемся, неизменны шпоры и неизменны рыбки-барабульки. Кто-то снова воет, кто-то вновь подпевает. Можно ли моно? Стерео моно! И нуно!..

Конец второй картины

——————————————————————-

Интерлюдия вторая (Леха в зрительном зале)

Звучит тема Лехи, которая, постепенно истаивая, уступает место шуму стучащих по рельсам поездов. Свет имитирует проносящиеся мимо окон огни. Входит Леха, одетый в лохмотья. Проходит в зрительный зал. Импровизация со зрителями: нищий мальчишка просит, чтобы его забрали с собой, поскольку он вынужден клянчить деньги на питание больной маме, тогда как на самом деле по вечерам его бьют в притоне, где взрослые дядьки отбирают заработанные гроши. Постепенное затемнение. Когда становится ясно, что никто из зрителей его забрать не готов (для этого можно ставить, скажем, нелепые условия: мол, вы мне кажетесь достаточно богатым, хочу ванну с розовыми маслами два раза в день), он уходит вновь на сцену, к одному из выходов с нее, и обращается к небесам, призывая на себя гром небесный, чтобы кончились его муки. Вспышка молнии в направлении мальчика. Тот падает. Гром. Тишина и темнота.

———————————————————————————————————————

Картина третья

Тот же перекресток улицы Огненной и Речной Просеки, но уже в разгромленном состоянии. Более того, появляются огромные часы со стрелками, вращающимися в обратном направлении. Вдали – декор леса: корни – вверху, крона – внизу, как если бы кто-то неверно собрал пазл. Кошка по-прежнему сидит посреди дороги. День. Звучит тема Следователя. На перекресток с шумом выходят Следователь, Лаврентий Палыч, Сан-Василич. Кошка смотрит на них с испуганным любопытством. Постепенно она оказывается в гуще героев, переводит взгляд с одного на другого – в зависимости от того, кто важнее на сцене. Она пытается что-то сказать, мурлыча что-то себе под нос, однако герои не обращают на нее внимания.

Следователь. Значить так… провели мы дознание – и у меня для вас, господа, три новости…

Сан-Василич. Небось, как всегда – хорошая, плохая и… ну просто преужаснейшая. Следователь. Дык! Наверное, по традиции, начнем с ужасной?

Лаврентий Палыч. Так, на минуточку, на минуточку! Как бы не так!

Сан-Василич. С хорошей начинай! Я сказал, да!

Следователь. Хм… ну-ну… (Пауза.) Значить так… Хорошая новость: мы провели дознание – и сын твой, Сан-Василич, не соврал!

Сан-Василич. Поверить в такое – да ни за что! Я тебе говорю, да! Да я! да я! да я скорее во второе пришествие Христа! Быть не может просто потому, что не может быть!

Следователь. Увы, если неприятность не ждешь, она случается.

Сан-Василич (в ступоре). То есть как – вот прямо-таки не врет?

Следователь. Аха-а! Представляешь?

Лаврентий Палыч. Невозможные дела творятся в этой поселковой единице муниципального образования! То дочка самого меня в магазине спектакли устраивает, аж самому стыдно – дебоширит считай, то в комнате запирается да вздор мелет, что какого-то ребенка откуда-то ждет… Хотя – честное слово! – никакого ребенка мы никуда не приглашали! Так что ждать некого! А то вдруг выясняется, что этот безусый щенок способен – не лгать? Не, не, товарищи! Это никуда не годится! Слушайте, определенно! Это надо отметить!

Сан-Василич (с энтузиазмом). Надо!

Следователь. Ну надо так надо – как начальство скажет!

Достают из-под полы три стакана. Валькирии подносят из-под «Кока-колы» с коричневой жидкостью. Тема Лаврентия Палыча.

Сан-Василич. Палыч, ты что, рехнулся? Да ты на каком Северном полюсе ум-то отморозил? Давно ли потреблять начал? (Протестует.) Не, не, не! Не! Я, конечно, на многое готов в этой жизни – но на такое же, ей-Богу! Сплошная синтетика!

Следователь (Лаврентию, угрожающе). Ты это брось! Провокации не пройдут! (Зрителям.) Господа, генофонд нации под угрозой! (Сан-Василичу.) Я вообще-то на службе!

Бурные протесты.

Лаврентий Палыч (ехидно). Не будете?

Оба. Не будем! Сам пей.

Лаврентий Палыч. А вот и буду. (Отворачивается.) Как хотите. Мне же больше и достанется. (Наливает себе. К зрителям.) Пейте самогонку на плодах шиповника – всем на зависть и себе в диковинку! (Подносит ко рту.) Натурпродукт – ваше здоровье и долголетие!

Оба (подскакивая со стаканами). Э! э! э! Куда без нас?

Лаврентий Палыч. Дык вы ж гордые! Такую дрянь не пьете! Синтетика, генная модификация там, мутации-пермутации… Не пейте. Детки родятся уроды.

Следователь (в сторону). Да они у вас и так… без всякой генной инженерии… не айс.

Звон стаканов.

Следователь. Да мы это… мы ведь это… про бодягу американскую так! А вообще же – завсегда да с удовольствием превеликим поддержим оччеччественнова производителя! (Гремят стаканами.)

Сан-Василич. Хороша… (Смотрит сквозь стакан на свет, с деловым видом вращает бодягу. Щурит один глаз.) Консистенция верная, конгрегация не чрезмерная, коалиция одобренная, букет задобренный, почти свежесрезанный, по стенкам сползает вкусненькими сопельками – прямо нектар! А искрится! искрится-то как! (В сторону, морщится.) Но на вкус такая дрянь!

Лаврентий Палыч. Что поделаешь. Времена такие. Кому сейчас сладко…

Следователь (вливает содержимое смачным жестом и с характерными звуками в себя – все смотрят). И-э-э-э-эх! (Морщится.) Не дрянь… А ядреная… (Лаврентию.) Откеля?

Лаврентий Палыч. Глупый вопрос. Ясно откеля – от Валокординовой. Всю округу снабжает высококачественным напитком! Индийская сома почти что! Кровь Грааля!

Сан-Василич. Даром что выселять будем… (Пауза. Далее все герои уже подшофе.) Какое тепло, радость-то какая по всему телу растекается! И жить хочется! Творить! Работать на благо общества! Я готов даже на безумства!

Следователь (испуганно). Ради Бога, нет! Не подвергай себя риску! С тебя ить станется!

Сан-Василич. А я готов! Я готов начать – ме-це-нат-ство-вать! Во! Готов от сердца, от кошелька своего многорабочего, иструженного – пожертвовать… двести… нет… двести десять… рублей в сиротский приют.

Лаврентий Палыч (хрустя огурцом). С ума сошел, определенно! Да они же их там пропьют!

Сан-Василич. Серьезно? Жаль. Ах, какой душевный порыв зазря пропал! (Зрителям.) Теперь вам понятно, почему с хороших новостей начинать надо? Порадовался – отметил. Отметил – разогрелся. А там и плохие новости – как море по колено!

Лаврентий Палыч. Именно! Ну давай дальше сказывай, Гермес ты наш недоделанный!

Следователь. Но дальше-то новость плохая!

Лаврентий Палыч. Да нам-то… с такой-то внутренней поддержкой!

Следователь. Вон… сам идет…

Лаврентий Палыч и Сан-Василич. Кто?

Следователь. Хм… ну как бы это помягче сказать… Кхем… сын твой… Не соврать-то он не соврал, но Ирка действительно любительница попрепроводить свое время… кхем… где не следовало бы.

Лаврентий Палыч. Что-о-о? 

Вбегает Леха.

Следователь (к присутствующим на сцене). Значить так… Уважаемые зрители! А вот еще один герой нашей – даже не знаю, как это все назвать-то, в самом деле,– драмы, если хотите… Взгляните на этого юнца. На мопеде катается. Это тогда, когда на полях нашего колхоза маис уже который месяц недоен! Готов, Сан-Василич? (В сторону.) Боже, что сейчас начнется… 

Сан-Василич. Да валяй. Нам уже нипочем.

Лаврентий Палыч. Валокординова неподалеку! У нее там, в крынке из-под молока, под самой лестницей на чердак, бальзама этого – хоть упейся. Любой кризис переживем! (Сан-Василичу.) Что, собственно, делают все – начиная с меня и кончая тобой. (Следователю.) Итак?

Следователь. Так вот… новость третья… Навели мы справки и выяснили, что твой сынок нагло лжет!

Лаврентий Палыч и Сан-Василич (вместе). Что-о-о-о?! Не айс! не айс!

Лаврентий Палыч. Слушай, дружище, на минуточку. Ты случайно не перегрелся на осеннем солнышке в наших северных широтах? Может, киселек Валокординовский не в то горло попал?

Сан-Василич. То он не врет, то он врет! Ты с головой дружишь? Человек может или врать, или нет! Как понимать?

Следователь. Очень просто! Где-то – соврать да свою двухполушечную шкуру спасти, где-то – не соврать. Чтобы всем стало… не айс… Чего ж непонятного? Твой выкормыш достойный. Тобой живущий и за тобой шаг в шаг идущий. Да как и все. Кто из вас рискнул бы не лгать хотя бы один день? Вижу вас насквозь! всех! особенно когда сидите передо мной и пытаетесь наивно вилять, уходя от справедливой Фемидушки! Да что я, людей не знаю?

Сан-Василич. Так ты утверждаешь, что мой сын – лицемер? Знаешь, что за такое делается?

Следователь. Пока – не знаю. Но горю любопытством…

Сан-Василич. Да за такое… за такое… с горя… (Заикается.) С горя за такое… Палыч, наливай…

Лаврентий Палыч (обреченно). Да, видимо, придется… Жизнь – она такая. Суровая. Заставляет пить всякую дрянь. (Лехе.) Видишь, до чего ты отца родного доводишь, а? Не стыдно? А еще комсомолец называется! Э-эх!

Валькирии снова наполняют стаканы, и троица повторяет процедуру.

Сан-Василич (осушив стакан и взбодрившись, патетично). Боги! Мой сын – наглый лжец!

Лаврентий Палыч. И без закуски тут тоже никак… (Достает еще огурец.)

Следователь. Ни-как… (Лехе.) Ну а теперь… рассказывай. Рассказывай, рассказывай, пока у нас… (Потрясает бутылью.) Пока у нас еще есть моральные силы, чтоб выслушать.

Леха (взбудораженно). Так! Отец!

Сан-Василич (насторожившись). У меня с каких пор новое имя? Я теперь «так-отец»? Вот это новости! А как насчет по имени-отчеству?

Леха (распаляясь). Кажется, скоро и до этого дойдет!

Романс четвертый (Леха, в припеве – хор): «Оседлать бы капризную волю»…

Сан-Василич. Вот чего не знаю, того не знаю! Какую ты там оседлал волю… не знаю! (Угрожающе.) Но вот седлать мопед, кажется, сегодня тебе никто не разрешал!

Леха (ошеломленно). Я? Я его не брал!

Сан-Василич (перебивает). Не лги! Нас уже поставили в известность, что ты лжешь, одновременно не лжя! не лгя! не ложя! Тьфу! Короче! Я сказал, да! Мне неинтересно. Где ты был? Ну… например, прошлой ночью?

Лаврентий Палыч. На минуточку! на минуточку! Поправочка, ваше бесчестье! Где вы были?

Леха. Я… мы…

Лаврентий Палыч. Ну? Да-да! Если можно, в подробностях.

Леха. Эмм… я не знаю, где она сейчас…

Вбегает Ирка.

Ирка (заносчиво). Здесь я, ну? Все я слышала! Слышала! (Отцу.) Какое тебе, скажи, дело? Я взрослая и самостоятельная – что хочу, то и делаю! Да, я жду ребенка, да! Мне вчера подтвердили! Мне чхать, что ты думаешь! Мне наплевать на все твои планы! Я их разрушила – не так ли? Ты же хотел меня за Леху замуж, верно? Тепленькое местечко себе соломочкой выстелить? Вот, получай! Не будет!

Лаврентий Палыч (подскакивая к дочери). Ах вот оно как?! И… от кого же это, позволь полюбопытствовать? (Смотрит на Леху.) 

Леха. Вы тут бразильские сериалы не устраивайте! (Ирке.) Объясняй мне все четко и внятно!

Ирка. Ребенок у меня будет!

Леха (заикается). Ка… ка… какой ребенок?

Ирка. Такой! Махохонький…

Леха. Ты ниоткуда не падала ненароком?

Ирка. Заключение показать? (Лезет в карман.)

Леха. Так… ты… отводила мои глаза – от себя? свою репутацию передо мной отбеливала? А им пыль в глаза пускала, чтобы нас не заподозрили? Женщина! Да твои козни – воистину погибель человечества!

Лаврентий Палыч. Какая пыль в глаза? Слушай, остолоп! Ты что, действительно всех считаешь идиотами? Серьезно предполагаешь, что вот мы только сейчас родились – и сразу толстыми дяденьками? не лазили по чердакам? по сеновалам? Тебя поразит, но мир существовал и до твоего рождения – больше того, ты на этот свет появился в результате того самого, чем занимался у меня в гараже! (Ирка вскрикивает.) Не ори, дуреха! Папка пьяный, Сан-Василич как свинья нажрался – да все я слышал! все знаю, что обсуждали! все видел! все крики уловил: до, во время и после! Ловко ты его окрутила – ребенок-то на каком месяце? На втором?

Ирка. На четвертом!

Леха. Да что ты врешь?

Входит Первый Медик с приспособлениями для ловли животных.

Первый Медик. К отлову готов!

Лаврентий Палыч. Так, погоди ты со своим зверьем! Была вот эта… как ее назвать? На консультации?

Первый Медик. Эмм… Не знаю!

Сан-Василич (хватает Медика за воротник). А если вот так? Ну?

Первый Медик. Приходила… Несколько дней тому…

Сан-Василич. И?

Первый Медик. Ну… и…

Сан-Василич. Ну? ну? Живее!

Первый Медик (опасливо). Ваша дочь ждет ребенка. На четвертом месяце!

Лаврентий Палыч. А-а-а-а-а-а-а? На каком? Повтори!

Первый Медик. На четвертом!

Сан-Василич. Но этого не может быть! Леха только два месяца как здесь!

Ирка. Отпусти его! На четвертом! Договорить-то дайте! С чего вы все решили, что…

Немая сцена ужаса понимания.

Следователь. Ах вот как! Значить так… (Рявкает.) Все по местам! Порасследуем! Следователь я, в конце-то концов, или не следователь? Хоть развлечемся. А то что-то зачахли мы совсем в славном Дивнососновске – ни страстей тебе, ни разборок! Даже бандюганы – и те уж боятся отстреливать друг друга. Вид, понимаешь, вымирающий! Садятся на Рыночной площади на раскладных своих стульчиках – «за дела говорят». Так от кого же?

Ирка. Вы решать за других привыкли? Расписали все! Кто за кого и когда замуж! А как бы вот подумать, что мои чувства могут быть к другому человеку? Никогда не приходило в голову?

Леха (в полном ауте). А кровь?

Ирка. Биолог-неудачник – вот и все, что есть ты! Легко же тебя было в темноте тюбиком куриной крови обвести вокруг пальца! Купился! Все идите прочь! Слышишь, отец? С собой я не позволю сделать то, до чего ты брата довел! И буду я любить того, кого мне хочется, а не плясать под гармошку, как мишка на базаре!

Сан-Василич. Вот уж хрюшку так хрюшку нам подложили! Вот оно как получилось: не врет, что бегала куда-то, но соврал, что знал зачем. Вот такая логика…

Лаврентий Палыч (хватая дочь, трясется). Аборт! Я сказал! Аборт! (Валькириям.) Уведите ее! в смирительную рубаху! Мы потом поговорим! Уводите! Аборт! Аборт! Будет все, как я решил! (Валькирии уводят сопротивляющуюся Ирку, бьющуюся в конвульсивной истерике.)

Леха (кричит). Вы так решили? Вы? Да все вы! Серпентарий друзей! Все – как мастиффы испанские! До поры до времени хвостиком виляете. А потом от ваших же клыков позвонки трещат… (Ирке.) А я хотел в город возвращаться с тобой. Команду собирать… в путешествия отправляться… фильм снимать…

Лаврентий Палыч, Сан-Василич, Следователь разражаются хохотом.

Следователь (вытирая слезы на глазах). Я что-то не пойму – ты вроде парень умный. Погоди-ка, погоди-ка… ты до сих пор такое всерьез говоришь? Сколько тебе годков-то?

Сан-Василич (хохочет). Да-а-а-а… Вот уж чего-чего, а этого я ну никак не ожидал! Нет, я, конечно, по себе знаю, что человек влюбленный мозги где-то на полке оставляет – но, черт возьми, не до такой же степени!

Продолжается смех. Вбегает Второй Медик.

Второй Медик. Лаврентий Палыч!

Лаврентий Палыч. Разве ты сегодня не на дежурстве в медпункте? Кто тебе позволил?

Первый медик. Да Шапкокидайлов сбежал из вытрезвителя!

Сан-Василич. И что? Плохо следили, значит. Следовательно, ответишь вдвойне!

Второй медик. Да как же следить, коли в прошлом году все решетки на металлолом пустили! Обещали, обещали, что новые поставите!

Лаврентий Палыч. Молчать! Кто тебе дал право обсуждать мои решения, а? А если и сбежал – впервой, что ли?

Второй медик. Да не в этом дело! Он Лехин мопед угнал! Голосит на всю Верхнюю Слободу! Грозится кляузу свою везти куда-то!

На мопеде врывается Шапкокидайлов.

Шапкокидайлов. Все! Хватит с меня! Хватит бояться! Хватит молчать! Я бунтую! Я протестую! Я больше не склонюсь перед вами! не опущу взгляда! не оробею! 

Следователь. Ловите, он же пьян! Он же сейчас натворит делов!

Суматоха. Рев мотора. Зигзагами Шапкокидайлов срывается с обочины и, пытаясь проскочить мимо толпы (или сквозь толпу), случайно налетает на Кошку. Та всегда смотрит на все медитативно – и потому не успевает отскочить. Сбив ее, горе-мотоциклист переворачивается вслед за ней в кювет и сам. Поскольку же он пьян и не на слишком большой скорости, то, отделавшись легким испугом, быстро приходит в себя. Все собираются вокруг мотоциклиста. Затемнение. Пучок света поднимается от Кошки вверх, к потолку. Появляются Валькирии. Обнимают Кошку.

Следователь (кидается к Шапкокидайлову, трясет его). Да как тебя назвать после этого?

Шапкокидайлов (очнувшись от шока, завывает). Ой, мне малым-мало спалося! Да во сне привиделося!

Кошка (голос офф, из-под потолка). При виде кого-кого?

Шапкокидайлов (надрывается). При виде лося.

Следователь (подбегая к Шапкокидайлову). Ну и? Далеко ли дорожка-тропинка увела? Что все это значит?

Шапкокидайлов. Как раз у вас бы спросить!

Сан-Василич. Претензии как минимум губернаторские – вот уж точно! А даже с мопедом справиться не смог – хуже щенка двадцатидвухлетнего.

Следователь. Подсудное дельце, товарищ пьяница, огрызок, развратник и кто вы там еще!

Шапкокидайлов. Сами вы дегенераты! Кто вы такие, чтобы судить меня? Я вам вон даже посильный вклад в борьбу с бродячими животными внес! А вы – вы только множить скот беспризорный умеете! Да бюджет делить! А я – человек решительный! (Взгляды переводятся на Кошку. Медикам.) Так что вот вам – ваша Кошка! забирайте! радуйтесь! Программа в действии!

С криком вбегает Валокординова. За ней – входят Валькирии.

Валокординова (бросается к Кошке). Мурка! Мурка! Ну что я говорила, Мурка? (Подхватывает Кошку. В истерике.) Доволен, бурдюк с глазами? (Мэру.) Ну? Гони теперь куда хочешь! Из-за тебя и Кошки не стало! Последняя радость ведь была! Иди, стряпай свои документы! Отдать тебе – все? Подписать? Где? Ну? Давай!

Лаврентий Палыч. Вот ведь дьяволица! Да угомонись же ты, невменяемая! Никому ни ты, ни тем более твоя Кошка не нужны! И, кстати, Кошка – меньше всего! Хоть от хлама избавились!

Сан-Василич. Оставь ты ее в покое! Грай же до небес поднимет! Ну ее…

Валокординова. Не оставлю! Тебе мало было того, что ты собственного сына…

Лаврентий Палыч (сквозь зубы). Заткнись, пока я не заткнул тебя раз и навсегда!

Леха. Нет, товарищ следователь! Уж изволь принципиальность до конца! Петька не только ему сыном был, но и вообще-то мне другом! Единственным! Лучшим! 

Лаврентий Палыч. Уехал в Москву он! Все нормально! Дальше – не вашего ума дело!

Леха. Еще как нашего! Теперь уже тут нечего терять – хоть колесуйте теперь! Давай, давай, дядя Лавра! Давай, к ответу! Допустим, уехал? Странно как-то уехал? У вас же все было продумано? Отправить нас учиться вместе… потом в ваши дела втянуть… Что же как получилось-то?

Сан-Василич (Медикам). Живо-два его… Быстро… Домой под конвоем!

Валокординова (коршуницей встревает и не дает схватить Леху). Нет уж, алкогольное вы племя! Пусть все теперь узнает! Душу хоть чуть-чуть успокою! Все забрали – даже Кошку и ту угробили! (Припадает к Кошке.)

Лаврентий Палыч. Все заведомо ложь!

Валокординова. От армии убежал, от армии! А за зеркальцем в прихожей уже килограмм этих повесток из областного военкомата. Их-то подкупить не смогли! (Лаврентию Палычу.) Так ведь, да? Утирался мне этими повестками в плечо, когда приходил горе свое заливать брусничной-то. И зеркало, кстати, немытое висит по той же причине – все мухами загажено сверху донизу. А что в Москве? Купил машину. Познакомился, понятное дело, с девчонкой. Их ведь хлебом не корми – тут же закусываются на покатушки. Да если еще на переднем пассажирском… (С издевкой.) Жили долго, как говорится, и счастливо. Уже собирались счастье нарушить свадьбой – но другие обстоятельства помешали. (Обращаясь только к Лехе.) В один прекрасный день он схватил машину, завел мотор и – пропал неизвестно куда. Ночь, две, три, пять – нету!

Лаврентий Палыч (подавленно). Крыса старая… вобла сушеная… Крыса-вобла! Одно слово!

Валокординова. А пусть и так! Я вами здесь владею – я! Я – Крыса-Вобла! Как тебе угодно! Вы себе мните, что можете меня выкинуть на улицу? Да куда вы без меня? Как от ломки – скопытитесь все! Ведь и сын твой от этой самой ломки да долгов и оказался в канализационном люке! А ты сидел и пил, ряха мордоворотная! Молчал!

Лаврентий Палыч. Тварь… А что я, по-твоему, мог, кроме как ждать?

Следователь (в шоке). Твою мать! Вот еще один великовозрастный ребенок! Как это так?

Лаврентий Палыч. Я не хотел, чтобы треп пополз по всему поселку! Одного слова хватит!

Следователь. Так это… пять лет тому? То-то я думал, что это проводы такие странные – какие уж такие неотложные дела хоть еще на один вечер не могли позволить остаться дома…

Леха. Пять лет назад. Пять лет назад… Как раз перед университетом… Значит, его и в живых-то нет…

Следователь (долго шевелит губами, беззвучно произнося ругательства, жестикулирует). … мать!

Валокординова. Да я сама готова была в розыск подавать – если б меня сей добропорядочный папочка в колодце не грозился утопить! Наркоты и огласки он испугался! А то, что пьет по ночам,– это в порядке вещей!

Следователь. Молчать! Все по местам! (Лаврентию Палычу.) А я же поверил, что он действительно просто уехал! Ну и городок! ну и страна!

Валокординова. Не хотел он ненужных разговоров по городу! Да на всех чхать он хотел! И на разговоры тоже! Ему сейчас хоть голым по Петельке пойти – плевать он захочет на болтовню! Только на себя не наплевать! Дочь брюхатит неизвестно где, сын от наркотиков на тот свет ушел! Красота, а не семейка! Да еще и Лехе психику переломать планировали! (Лаврентию Палычу.) Весь город разграбил – помещик самозваный! За копейки да за водку угодья прибрал к рукам! Кого в бомжи выставил, кого зачморил! (Наклоняется к Кошке. Рассеянно. Плачет.) И вот теперь… Мурка… (Валокординова в припадке.)

Валькирии уносят труп Кошки, а Медики уводят Валокординову. Сцена постепенно затеняется так, что остаются только Леха и душа Кошки, удаляющаяся куда-то ввысь. Тема Кошки.

Кошка (исчезая вверху). А ведь ты не забыл своего друга, значит, впереди еще что-то ждет… Может, сломаешь себя? Вырвешься? Смотри! Как я! как я! как я! Удачи, удачи тебе…

Леха (ошеломленно глядя вверх, перебивает). У какой еще дачи?

Кошка (нежно). У той самой. В райских кущах.

Леха. Мурка, постой… Какой кошмар… Мурка… Я ж только сейчас понял, что к тебе привязался. Проезжая на мопеде, я каждый день искал глазами тебя. Я сбавлял скорость, зная, что ты будешь здесь. И если ты была здесь… это был словно знак, что… все по-прежнему… и что все осталось на своем месте. Как я мог не понимать этого, пока ты была жива? Как я привязался… Отвязывать-то как?

Кошка. Не надо отвязывать. Отрывай.

Леха. И что получится?

Кошка (словно улыбаясь). Оторва получится.

Леха. Ты все шутишь. Даже умирая – шутишь.

Кошка. Глупенький. Боятся умирать только слепые. Но отплакаться надо. До того, как начать смеяться, надо вволю наплакаться.

Леха. Как это так, Мурка?

Кошка. Очень просто. Плакать, когда хочется. Смеяться, когда хочется. Быть проще.

Сорока. Кца! кца! кца! Желание – оно как женщина. Сопротивляется бурно, но не дается, если не настаивать. Но и слишком страстно желать – к чему? бежать? нагонять? Все равно не нагонишь – а если и нагонишь, то ничего, кроме воды, и не попросишь… Как сейчас…

Кошка. Страстно. Но не желая того… Попроще, попроще… Желай – не желая!..

Тема Мары.

Мара (подходя к Лехе из темноты). Попроще, попроще… (Обнимает.) Брат, теперь я – твоя Мурка. Я знаю, что она мурлыкала тебе…

Леха. Какие ты нежные глупости нашептываешь мне, сестра… Так ведь можно и поверить, что меня кто-то еще любит.

Мара. Я тебя люблю. Я. Просто потому, что ты – мой братишка, потому, что так задумано природой. Но я люблю тебя… каким бы ты ни был! Несмотря ни на что – пусть даже вместо команды Кусто у тебя только разбитая лесопилка. Да Ирка с брюхом. И то не от тебя…

Сорока. Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! птирадаки посмивли! Кца! кца! Смилостивились! смилостивились птеродактили… Хищники! хищники! стервятники смивли! смило! смилостивились!

Леха (обнимает сестру). Сестра… Поехали отсюда… Вместе… Будь что будет… Пойдешь учиться, я буду работать… Только прочь отсюда…

Мара. Я куда угодно за тобой! Братишка…

Леха. Сестра… милая… дай я тебя… поцелую…

Мара (со слезами). Уж я-то возражать не стану! (Леха нежно и долго целует сестру. Уходят.)

Сорока. Кца! кца! кца! Птирадаки посмивли! птирадаки посмивли! Кца! кца! Смилостивились! смилостивились птеродактили… Хищники! хищники! стервятники смивли! смило! смилостивились!

Сцена полностью затеняется. Когда свет снова загорается, видно, что на покосившейся лавчонке сидят Лаврентий Палыч, Следователь и Сан-Василич. Играют в домино. Мини-сцена эпилога.

Романс пятый (Следователь): «Во мрак беспросветный уносятся дни…» 

Лаврентий Палыч. Не получилось… Человек, как говорится, предполагает…

Сан-Василич. Ты, конечно, дружище, учудил… Шуму наделал…

Лаврентий Палыч. Ну… не я один шуму натворил, объективно говоря! Леха-то с Марой таки сбежали! Но что-то уж ты чрезмерно спокойный!

Сан-Василич (забивая домино). Ха! Да куда денутся! Обрадовались, что в шкатулочке много денег! Ну растрынкают – ну вернутся. На крючке они у меня. И никуда не денутся. Приползут. Я им устрою показательное наказание. Потом – показательное всепрощение. Милостивое. И – работать! На лесопилку! Работать… Ибо нет у них выхода из замкнутого круга.

Следователь. Да, кстати! С этой-то что делать? (Указывает на дом Валокординовой.)

Лаврентий Палыч. Да пусть жует свой валидол дальше.

Тема Следователя.

Следователь. А может выселить все-таки, пока повод есть?

Лаврентий Палыч. Оставь в покое. Недолго ей осталось, если уж по Кошке так убивается…

Следователь. Что это с тобой – жалость возыграла? Адреналинчик мóзги на место вправил?

Лаврентий Палыч (презрительно). К черту жалость. Самогон у нее знатный. Прогоним – где такой брать, по-твоему? (Разливает.)

Пауза.

Лаврентий Палыч. Гнетет что-то – и не могу понять, что…

Сан-Василич. Что ж тут непонятного! Не каждый день дочь на аборт гонять приходится…

Лаврентий Палыч. Фи! Да хоть пять раз! Все будет – как я решил! А может, если жаба задушит деньги на это тратить, и к лучшему: с дитем будет сидеть – хоть истерик поменьше будет! Что-то другое гнетет… (Размышляет.) Ах, да. Мурку-то… жаль…

Где-то вверху появляется душа Мурки – белое пятно. Тема Кошки.

Кошка. Полай мне, Арка – мой небесный спаниель, хранитель старых дел. О как твой взгляд меланхоличен – как еврейская вельтшмерц… Будет жарко. Всему конец. (Исчезает.)

Следователь. Да, опустела без нее дорога.

Сан-Василич (согласно мычит). Уумммм…

Лаврентий Палыч. Как достопримечательность была.

Сан-Василич (согласно мычит). Уумммм…

Следователь (забивает домино). Рыба…

Голос Кошки (офф). Лишь у Времени – сила. За безвременьем – дрожь. Сколько б ни было пыла – все равно в пыль уйдешь. Жизнь смешает все карты – запылает заря… Лишь бы вдруг не сказал ты: «Все впустую – все зря»…

— — — — -ЗАНАВЕС- — — — —

30 April 2009. — Nizhny Novgorod — Moscow (Russia)