Все так стремятся стать совершеннолетними… а вот кому-то это не грозит никогда: я навсегда останусь совершеннозимним. Укрытым январскими вьюгами, снегами моей страны, непролазностью её закоулков и местечек…
Особая она для меня – наступившая зима… Я – прощаюсь с молодостью, которая прошла мимо чужих любопытств, сплетен, кинокамер, лазаний в мой подгузник… А может, и к лучшему, что самое сладостное время человеческой жизни – третий десяток – я прожил, не дёргаясь от излишних взглядов в дальних поездах, на эскалаторах и в аэропортах? Может, и правда – спасибо Вышним Силам за то, что я цвёл и отцвёл в тишине Ричмондского университета, где меня уже вряд ли помнят, на бережку высохшего озерца под Болотниковом, на тихих улочках наших городов, где я бродил и набирался впечатлений и друзей, в пыли библиотек, где я понахватался умных терминов и занудства, в йога-зале, где я превращался из юного и малоприглядного толстячка в зрелого и стройного мужчину и где привил тот самый эзотерический опыт, который и позволяет чуять секты за километр?..
Моё солнце – оно уже закатное. Всё. Пора и к старости готовиться, и о пенсионе думать. На бочок почаще. Тридцать лет. Друзья мои – тридцать лет… Совсем недолго – и вот тебе уже дискотеки для тех, «кому-зазо», геморрой, отвислое брюшко и всё остальное, а там, глядишь, и жёнушка с бебиком…
Но красиво хочется её проводить – эту молодость. И уж простят меня мои немногочисленные читатели, что в последний мой молодой декабрь я отдамся воспоминаниям…
…История моей жизни началась примерно в середине апреля 1980 то ли в Гагре, то ли ещё где-то в горах,– затрудняюсь сказать. Когда же под пальмами, всё ещё стонущими от обстрелов, я спросил у одного из недоеденных павлинов, помнит ли он моих родителей, гулявших там лет тридцать назад, истошным воплем подтвердил он все мои опасения… А я уже этого не помню…
Помню только вот (как сейчас), что родился 14 января 1981 в “подмосковной деревушке” Черноречье, как я её в шутку называю,- и именно с берегов Чёрной речки начались шарахания по свету. Было же дело в Здёржинске Горьковской области. От названия этого городка, как однажды выразился Шендерович, попахивает Лубянкой, но это не так. Чаще всего там пахло (пока все заводы тихой сапой не окочурились) серной и азотной кислотами и дерьмом с Ильиногорской свинофермы. Сейчас не пахнет ничем. Зато на каждом углу – салоны игровых автоматов и распродажа меховых изделий. Причём по таким ценам, какие и на Зубовском не всегда встретишь.
Всякий раз, шляясь по местному Бродвею, проспекту Циолковского, не могу наудивляться: ну откуда у людей здесь деньги, ведь промышленность выкорчевали, не поперхнувшись, уже лет пятнадцать тому…
История моего появления на свет уже сама по себе ответ на многие вопросы. Я – мертвяк-недоносок, которого откачали из синей асфиксии только потому, что мама оперативно взвыла на всю больницу. «У людей Новый год – возись тут с вашими дохляками!» – вот так, более чем весомо, аргументировала медсестра прогрессивного советского медучреждения отказ реанимировать меня. Но, в общем и целом, на небесах весы качнулись в мою сторону – и спустя две минуты дохляк объявил миру, что он-де явился.
Потом, по воспоминаниям современников, прошло несколько недель, во время которых указанные современнички в виде маман и батян хлебнули адреналину: я не верещал, как все дети. Я просто хрипел и посапывал. Мама боялась, что я или глухой, или немой. Но когда всё-таки я начал гомонить, спасу не было всему дому: его нет и до сих пор, если кому счастливится жить со мною рядом.
Моё первое слово было далеко не «мама». И даже не «папа». Я много бы дал, шоб узнать, что же я такое изрёк. Родители якобы копошились в комнате, а я поднялся в клетушке-кроватке и произнёс увесистое предложеньице с парой придаточных, где высказывал модально-алетическое мнение по поводу того, что вокруг происходит.
Родители фразу от неожиданности типа и не запомнили…
Меня вроде как хотели воспитать нормальным советским гражданином – поэтому с молодости направили в киндергартен, в котором, впрочем, я продержался не более недели. Девиантно-конфликтное поведение, выразившееся в неслыханном доселе разбрасывании трёх десятков сопливчиков по детсадовской спальне и безумном рёве на три октавы, очень серьёзно озадачило лучшие психологические умы околотка. Под конвоем меня с моим торжественным та-рам-пам-пам отправили домой – к бабке под подол. Я был навеки вечные лишён удовольствий подглядывать за девчонками в сортирах, драться подушками, строить башенки из таких охеренных деревянных дур (ну помните?). Зато мог дома вдосталь резать календари и изобретать свои собственные, строившиеся по неведомым никому принципам.
А потом пришло время идти в школку. Всё те же умы околотка – бесспорные выготские и лурии – рекомендовали маме меня отправить в класс коррекции, где я бы «непременно учился на твёрдую троечку». Но тут пришёл Горбачёв и Перестройка, и меня отправили в другую школу коррекции – гимназию с изучением английского языка, где и предстояло проверить себя на стойкость характера в течение десяти лет…
…В девяностые народ незаметно для всех и, что самое главное, для самих себя переехал из Горьковской области в Нижегородскую. Потом долгое время боялись, что вслед за этим депортируют из Здёржинска в Растяпино (ибо именно так исконно называлась деревушка). Это позднее она станет Черноречьем… Впрочем, грустные прогнозы не оправдались, и жители до сих пор с нежностью вспоминают основателя КГБ, глядя на его обалденный силуэт на центральной площади, который на окрестных бомжей наводит леденящий кровь ужас.
Поскольку же родился я на берегах речки Чёрной (каковых, как выяснилось позже, в каждой области штук по двадцать), потому и фамилиё моё – Чернореченский, по-другому как ещё объяснить столь редкое наименование? Это всяких Смирновых да Кузнецовых у нас в стране, как Ковтунов на Украине,– да как собак нерезаных. (Хотя, надо сказать, резали в голодуху девяностых не только собак: таджики, прокладывавшие по проспекту Ленина дорогу, у нас и кота сожрали.)
На моё воспитание и образование самое сильное влияние оказала и оказывает по сей день моя мама, Кузнецова Ольга Михайловна, которая, будучи специалистом по работе с детьми, сызмальства подспудно готовила к преподавательской и творческой карьере.
Наивная душа, я с раннего детства мечтал быть ветеринаром. Услышав же о вивисекции на кошках и экспериментах над лягушками, благодаря которым в анатомке постигают азы науки студенты-медики, я надолго оставил мечту. И как-то потом она, слава те яйца (как любит приговаривать мой батя), не стремилась возвращаться. Примерно поэтому я занялся творческой деятельностью, а ещё чуть позднее склонился к преподаванию…
29 November 2010. — Moscow (Russia)