На берегу Ароматной реки,– так её называют за то, что в Хюэ она приносит свежесть листвы круглый год,– настолько, раззуди меня комар, приятно вспоминать о минувшем. Почему-то маячит Ромен Гари и его «Обещание на рассвете» (“Promesse de l’aube”). Приятно погружаться в старчески сладостное созерцание своих деньков: с молодостью-то я уже попрощался. А время назад не бежит. You cannot conquer time, сказал поэт. Меняем прочные трубы на варёные макароны. Никуда не денешься. «Старый Лев, совсем старый Лев!» (Дэн, что-то не к добру цитировать тебя так много…)
…А вообще наши романо-германские собратья по языковой семье далеко не такие дураки, как многим из соотечественников хотелось бы. Их языковая картина мира как бы намекает: о некоторых событиях лучше всего вспоминать в предпрошедшем времени. Меньше всего аффектов. «Had been» – когда-то имел бытие. Было дело. Отделено другими событиями в прошлом…
Так что теперь позади – феерический опыт, открывший на многое глаза, в неожиданной для меня сфере туризма под руководством моих бывших однокурсников Лёши Маркова и Дениса Хайкина, это как бы Past Simple. Типа вчера. Вот сижу на берегу Ароматной и тереблю фотоаппарат, захлебнувшийся в лимонаде и почивший смертью храбрых: это знакомство с Вьетнамом в глубинах и со всех сторон. Это Present Perfect. «Has been» – поимел вот такое состояние и поимеёвываю его до сих пор.
Но есть в памяти и два вулканических года «had been»…
…Наверное, особенность даты рождения,– как-никак, в Новый год (пусть и Юлианский), да ещё и в начале десятилетия,– предопределила не самую распространённую у творческих людей черту: я люблю всё по полочкам. Поэтому и начинать всё люблю именно в начале месяца. Мне как бы всегда нужна новая, чистая страница. Чтобы пачкать и её. При этом я с таким всегда огромным удовольствием и хрустом вырываю предыдущие, что не у всех хватает сил пережить это выкорчёвывание леса с корнем. Кто-то держится за выжженный полудохлый кустарник, когда уже надо смотреть вперёд, а не циклиться на увядающем.
Что мышь в коробушку – вваливаюсь я во второе десятилетие двадцать первого века. И в своё четвёртое.
На третьем этаже, в родительской квартире несколько напряжённо празднуем мы Новый год – 2011: маман – потому что ей надо суетиться с готовкой, батя – потому что ждём-с откупорки, Серёга и Олег – у них через пару дней экзамены, я – так вообще непонятно, почему в нервозности. Необъяснимо хреново – и всё. В смысле – тогда было ещё непонятно.
Я готовил первый свой «Вечер Городского Льва». Это было хорошей обкаткой формата, но всё в результате вылилось в капустник в небольшой библиотеке на Кутузовском (из которой нас потом с треском выперли), однако и наша с Кондрашовым перформативная задачка по мимике («Силуэты на синем») не была лишена смысла и оригинальности. Многое могло быть лучше, не будь уже тогда желания сказать после встречи: «До свидания!»
И пойти дальше своей дорогой.
Однако духу распрощаться не хватило, и я принимал поздравления с ещё одним годочком, который прописал себе сам: хаос и нервотрёпка непонятно ради чего. Абрек себя обрёк.
Прочеркон тогда занимал всё моё существование. «Государство – это я», сказал один из собутыльников. А я ему вторил: «Я – это Прочеркон!»
И слышать ехидно-разумные вопросы друзей, прежде всего ндрея и омана (вроде: «Ты понимаешь, что по сути создал секту?»), я не мог. Чтобы понять ошибки, надо их сделать и прочувствовать, но главное – потом выйти за рамки. А потом рефлектировать на них, обсуждать, анализировать. Песня слово выкинуть нет, как скажут вьетнамцы. Но то будет пото-о-о-ом.
Пока же изо всех сил старались все, кто тогда был и что-то с нами делал вместе. Сколько могли, напрягались ергей, и лег, и им, и ещё многие другие, кого к себе мы хотели затащить силком и арканом. Старались все – и, как ни говори, без единой копейки спонсорской помощи, почти без поддержки… мы смогли сделать и цикл дискуссий об искусстве, и цепочку событий «Солнцестояние», о двух из которых расспрашивают и вспоминают до сих пор («Медленно прорастающие слова», часть 1 и часть 2, и «Океаны экзотических стран»). Умудрились мы сделать совместно с ВООПИиКом Арт-Десант в Серпухове, обилие событий в котором нуждалось потом во второй и даже третьей “главах” и который местная пресса ухитрилась перетащить в русло «течёт у пенсионерки крыша», а уже в октябре-ноябре 2011 мы совместно с галереей ВХУТЕМАС делали программу перформанса Натальи Хлебцевич и Грега Капеляна, где с Олегом ставили «Недействительные причастия»…
…Но силы не вечны, на всё не хватит одного человека – и от недели в неделю я всё больше погружался в хандру, тоску и раздражённость. Да и просто – усталость.
Но что 2012 чем-то выльется, не чувствовать я не мог: получилось так, что, оставив всех, мы с Сергеем ушли по прилегающим улочкам в питерском квартале, где Ким и Олег праздновали День рождения. (По воле судьбы они родились в один день – 4 ноября; а в 2012 я познакомился ещё с двумя ребятами, играющими сейчас немаловажную роль в моей жизни, у кого тоже, кто бы подумал,– 4 ноября. На кровопийц-скорпионов мне везёт с особо жестокой извращённостью.)
«Я чувствую, что будет глобальное изменение в моей жизни в следующем году…»
«А что такого может быть? Не женишься же ты теперь вот вдруг?»
«Я фиг знает. Не имею понятия…»
Зимний семестр 2011 доделал своё дело. Я уже об этом стал писать открыто. «Давно не меняли», говорил я. Драматургия жизни тащила к концам прекрасных эпох. Полторы ставки на двух факультетах, несколько учеников, проект на издыхании, бесполезное суечение вокруг диссертации – и вот после предзащиты (которую потом аннулировали, найдя благовидный предлог) я заболеваю на долгих три месяца.
Это и стало началом конца.
Но и началом нового начала. Из Гвинеи в Россию после четырёх лет вернулся Илюха Трифонов.
Взмыленный и почти невменяемый, встречаю я его на декабрьском порожеке одной приарбатской библиотечки, куда пацанов затолкал, чтобы они хотя бы тренировались вести работу с аудиторией. Не более. Разумеется, никоим образом это я не предполагал как вершину прочерконской деятельности. Илюха ухмыляется, глядя на весь этот балаган. Ты не понимаешь всей серьёзности, говорю я, кажется, веря в то, что бормочу. Да понимаю я всю серьёзность, как бы отвечал Илюха, мол, тебе скоро к психиатру: «Ты же не в библиотеке хотел просидеть всю жизнь с лекциями студентов для десяти человек?»
И оно случилось. Разогретый гриппозной температурой вперемешку с новогодним вином, я в начале 2012 говорю – «Я устал, я ухожу!»
А уходи, услышал я в ответ. То-то детсад обрадовался, что воспитательница усвистывает на тихий час. Щас они тут устроят бой подушками. Конечно, я пытался рвануть назад, но, к счастью, события сложились иначе.
Из ассенизационной ямы жизни меня вытаскивали все, кто оказался рядом в начале 2012. Илюха Трифонов и Ромка Устинов названивали каждый день, контролируя моё состояние. Ромка иногда у меня даже ночевал, чтобы не оставлять одного. Медики откачивали, как могли, на семинаре. Никогда не думал, что доживу вообще до такой опупеи.
Самое интересное, напрашивается вопросительный вопрос, а что же мои орлы, ещё вчера клявшиеся, что-де ни-ни мне подохнуть одному и в канаве? Казалось бы, должны были понять, что происходит? У них-де ничего не щёлкнуло? Не-а. Ничего. Я ж не в канаве подыхал, а в тёплой конуре на Преображенке. (Ладно, вру: в тёплой конуре в подмосковном санатории на семинаре Мирослава…)
Как Людовик XVI в день взятия Бастилии в своём дневнике – «Rien».
Естественно, аман тоже названивала каждый день: «Помни, что, что бы они ни говорили и что бы они ни вытворяли, как бы они там ни петушились, всё равно – они твои ученики и друзья…»
Да и Димка Каталевский не преминул всунуть афоризм в мою жизнь: «Возможно, большая беда в том, что ты много ожидаешь. А ты сей побольше и ничего не жди…»
Истинная буддийская мысль, подумал я. Молодец, Димка! Даром, что в православнутость ударился…
И начался долгий процесс выздоровления. Выздоровления, поверить ли, от школьной мечты. Я так жаждал создать собственный творческий квартет (тлетворное влияние Битлов и Аббы, как на духу, ага) – группу ли музыкальную, театральный ли коллективчик… неважно.
Очень хотел. Больше не хочу. Спасибо. Блюдо откушано. Гарсон! Как это – не понимаете по-французски? Ну по-вьетнамски. Эм-ой! Унесите это! И да – принесите меню: я ещё какой-нибудь фигни на свою ж… жизнь поназаказываю…
Однако фантомы прошлого почему-то долго преследовали меня. Я не мог понять, в чём дело. Уже столько паст-пёрфектов отделяло от прошлого – но, как кентервильское привидение, глупышки-мысли всякие появлялись в течение всего 2012. Меньше всего прошлое было нужно, когда я сидел в Далате на берегу Суан Хыонг или когда в Ханое мы с тамошней арт-тусовкой мчались по накрышным ночным кафе, знакомясь и обсуждая всё-всё-всё. Лезут мысли – и хоть убейся.
Я стоял на мосту Фусуан в Хюэ. И взгляд упал на деревянный браслет, привезённый ещё когда-то Кимом из Туапсе. Я их в своё время любил – эти браслетики. Но потом, простите, как-то больше к серебру пристрастился. Да и с клыком-дружбой-удачей от Хая, который в хрюкательный восторг повергает окружающих меня вьетов, деревянная бирюлька бы не смотрелась… К тому же рвались они у меня максимум через месяц. А этот всё не рвался и не рвался. Висел по привычке на правом запястье…
…Почти как в фильме, я снял этот браслет с руки и швырнул в воду. Лёгкое дерево кругляшиком задрейфовало прочь от моста. Долго, наверное, буду смотреть на него, ведь течение такое слабое, подумалось мне. И ещё одним картинным кадром из-под моста выскочила утлая лодчонка с бананами – и, взводоворотив гладь, утащила браслетик в неизвестном направлении. Больше я его не видел никогда. Ушли и мысли.
Под мостом Фусуан куль Хыонг. Les jours s’en vont…
Но начало 2012 я отметил и созданием нового проекта – Кунстгейзер. Почти два месяца с Трифоновым мы бегали (а потом и он один) по всяким инстанциям, пока регистрировали всё уже официально. И хорошо, что нельзя регистрироваться под подобным названием. Это и дало дорогу дальнейшим изменениям. («Нужна нам ваша эта контора», – заявит Пронин в марте 2012; с Ильёй мы поржали, так и назвав промеж себя – «наша эта контора».)
Естественно, все те из арт-мира, кто общался со мной, тут же переключились на сотрудничество со мной в рамках новой задумки. И с июня по сентябрь 2012 сделано было немало, и там просто нужно смотреть на результаты: и неформатная прогулка на латыни о Москве, и два моноспектакля («Трия» и «Лизентин»), и велопрогулка по метафорам космоса, о которой даже растрындели на «Эхе», и цикл левинэров, и фильм с велопрогулки по Решме, не говоря уж по мелочи о лекции о музыке Востока в ПВК “Коперник”. А до кучи началось сотрудничество с «Русским пионером». Всё это – в спокойствии, без нервотрёпок и в очень большой концентрированности усилий. И всего-то за три фактических месяца…
Потому что вклинилось неожиданное – Вьетнам… Отдельная глава – а то и две.
Но именно рождение ещё одного детища должно было и привести к пониманию – эм-с… а собственно: чем это отличается от Прочеркона? Что в Прочерконе был «я и лошадь, я и бык», что тут? Что там я волочил на себе все события (не имеет смысла обсуждать, далеко ли за год ушла попытка ребят что-то делать без меня) – что здесь я всё генерирую сам? Собственно, сам рождаю идею, сам развиваю, сам прописываю и сам воплощаю – так какой мне смысл работать на выдуманные названия и распыляться, впихивая в людей совершенно безынформативную мысль, что Прочеркон, Курсатор, Арценнат и Кунстгейзер – это то, где я? Не проще ли, чтобы со мной просто были те, кто на данном кратком этапе захочет? А я буду – с теми, кто позовёт к себе.
Погыгыкен вир цузаммен: да, мне потребовалось четыре года, чтобы до всего этого дойти. Вы, конечно, это «знали сразу». Ну а мне вот долго надо.
Можно ублеваться и делать что-то на имя Кунстгейзера или Прочеркона, но никого в сухом остатке не волнует, под какой обложкой это сотворено. Да хоть жопой назови – всё равно смотреть-то будут на конкретного человека. Моё параноидальное стремление найти и сказать правду всё же вынуждает: разумеется, посматривал я время от времени, что они там без меня ваяют и варганят. И из того немногого, но вполне закономерно обмельчавшего отмечу: диптих Сергея о модернизме и постмодернизме – был очень сильной находкой. Очень эффектно. Только развить он её не смог или не увидел, как. Или – тоже немало допускаю – его просто замучил этот всепланетно неизлечимый вирус лени.
Был бы я рядом – подсказал бы: продолжи в стиле этих самых оппозиций. Ещё бы, гля, и божественного пинка бы дал. И в будущем смотреть будут на созданное событие, а не на вывески. Ибо на вывески всем пох. Суета это от лукавого и бизнес-мира. Это не телефон и не фотоаппарат.
И в принципе он изо всех единственный интуитивно пошёл по вменяемому и логичному творческому пути, к которому независимо иду, признаемся, и я: создавать собственную студию. В его случае – литературную. Каждому нужно своё, «особым образом организованное пространство», как мне напишет в конце 2012 Наталья Кутырёва, и проект (команда) как по определению ригидная структура в динамизме творческой жизни не оправдывает этого предназначения надолго… Устройство действительно должно быть гибкое и многомерное…
Хотя об одной потехе не рассказать не могу. Вкусно вельми.
В сентябре 2012 я уже сидел на чемоданах в пустой квартире – и тут перед глазами начинают маячить мои орлы. Изо всех сил стараются – хотим, чтобы ты посмотрел (в ЖЖ-гостях они у меня светились, конкретнее говоря). Иэ-э-э-э-э-эх, совсем вы запропастились, давайте посмотрю хоть на вас, какие вы стали за лето. Небось «очень вырос наш поэт». Я расплываюсь в своей кошачьей улыбке и щёлкаю ссылку: в конце концов – ну кто ещё вас, кроме меня, по большому гамбургскому счёту, оценит и кому, не обижайтесь, вы нужны так, как нужны были мне?
Мои мысли не обманули меня – батюшки вы мои с матушкой моей в коньках да на босу ногу: с фотачег на меня смотрят три лапика-няшки. Ох… ну же ж вы и выпендрёжники же ж… Городской Лев довольно заурчал и поскрёб когтями по крышке стола. Закурлыкал Матроскиным. Вспомнился эпизод из «Ширли-Мырли»:
«Родненькие, простите меня, дуру грешную! Ромочка нашёлся!»
«Тётя-мама! Так сколько было младенцев?»
«Три: ты, Кешка, ты, Изя, и… вот… Ромочка… Думаю: не поднять мне вас троих… В табор я его сунула…»
В каждой детальке одежды, в каждом взгляде (даже закрытых глаз, ахаха) и в каждой завитушке причёсок словно прочитывалась мысль: для тебя же ж фоткались; мол, отчайся же ж и горько раскайся же ж, какой ты был дурак.
Эх. Же ж. Только уже, как говорит Петька Ковалёв, «не доставляло» после чёрных азиатских мальчишеских чёлочек и каскадов таких же чёрных и дурманящих девических волос…
Объявили посадку на самолёт. С обоими проектами и огрехами в них было покончено вспыхнувшим значком «Пристегните ремни».
Тысячи километров и – каждый день за три. Я прошёл огромный путь от секты до Сайгона.
3 December 2012. — Hue (Vietnam)