Ох ты ж муха блядская — отматываю назад свой онлайн-календарь, чтобы не забыть, с чего начать врать и завираться, и вижу, что как-то долго отматывается: со времен текстов “От Секты до Сайгона” прошло не три, а четыре года. Откоптились мои полные тридцать шесть: двенадцать на тридцать шесть есть четыреста тридцать два. Да и хоть бы еще столько же — все равно кончится прахом. Попрошусь в колумбарий на миланском Монументале. Ну пазязя. Во-о-он в ту дырочку под потолочком. Ага, к лампе поближе, чтобы теплее было…
Оглядываясь на четыре улетевших в какую-то неведомую звизду года, который раз ловлю себя на мысли: и снова города, и снова Городской Лев — это Городской Лев. Без мегаполисов он не может. Главным городом всех событий — станет Петербург.
У меня из общения не осталось никого — кроме родителей. Все друзья детства, университета и предыдущих проектов слиняли как-то подозрительно синхронно — и я один-одинешенек в начале 2013, вернувшись в стылую Москву после улыбчивого солнечного Вьетнама, бродил по городу, проклиная себя. Точнее: свою тупость — какого пса вернулся, идиёт?
–Эх, Леша, Леша, — все еще звучал голос Леши Маркова, — был бы ты не один, остался бы во Вьетнаме и на сезон, и на два.
–Это неправда! — возмущался я, понимая, что он прав.
–Правда, правда, — улыбался мой друг.
Мог ли я предугадать тогда, что у меня впереди был самый бурный (пока что — самый бурный, не дай Бог никому и дай Бог каждому, если я могу передать так всю суть противоречивости) в развитии событий год.
…В московское метро спускаться было не айс. А уж мечтать о том, чтобы прислониться, как во вьетнамском автобусе, вон к той барышне с маникюром и айфоном, — который она купила вчера в кредит, так как позавчера стала москвичкой после своего Калозадрищенска, — или вон к тому гражданину с запашком алкаша и шакальим оскалом… Ну это не знаю надо быть каким извращенцем и мазохистом.
Меня начало трясти и жахать. Расколбас был такой силы, что я не замечал проносящихся дней. Но среди всей этой лихорадки в моих мозгах мы все же начали с Кутыревыми мой проект — “От вскрика до образа”, — который каждую пятницу в виде статьи появлялся на их сайте — и по сути я перерабатывал обе неудавшиеся диссертации. Именно этот проект по сути займет меня до самого конца лета 2013 — и я буду жить от одной статьи до другой. Потому что Наталья и Юрий поставили строгое редакторское условие: среда вечер — статья прислана, четверг утро — корректура и замечания, четверг день — правки и утверждение последнего варианта, ночь на пятницу — публикация.
Приехал в гости Дэн Патин. Я с дрожью ждал его приезда, ведь он только-только признался, что вовсе не по девочкам томится и прикалывается, а — о Господи, какой ужас и распущенность! какое падение нравов и греховность! какое преступление против человечества — размножаться-то он как будет? Да и приехал он не один, а с каким-то невнятным мальчиком. Я им отдал спальню, а сам неделю жил в кабинете.
Я смотрел на них — и меня колбасило еще больше: они — пара? такое возможно? мальчик с мальчиком? правильно это или неправильно? Я не понимал — возмущен я или завидую, что рядом со мной никого нет. Ни девочки, ни мальчика. Никого. Просто никого. Только стылая и опостылая Москва, которая, правда, феврально уже начала пробуждаться к весне…
Когда в начале марта 2013 Дэн с тем мальчиком таки расстался, у нас завязалась переписка. Но завязалась она о другом: мы начали прикалываться и писать друг другу всякие лингвистические приколы из серии “яд врагу кладу в рагу”. За этими приколами я не заметил двух вещей: коллекция стала приобретать размеры огромные — и собираться в книжицу. Она и название получит — “Стих не стих”. Но самое главное — мой дружочек невзначай бросил: “А приезжай-ка уже снова в Петербург? Что-то ты давно не был! Заведеньице одно покажу…”
Я не приехал — я прилетел. Единственный раз — чтобы понять, как неудобно.
Но я прилетел с дьявольским планом:
–Дэн, ты можешь мне помочь?
–Что именно?
–Пожалуйста, пригласи Кима в “Миракл” на Миллионной. Ну типа чаю попить. А я буду там.
Шел мягкий, нежный питерский апрель 2013. И я с замиранием сердца ждал, когда Ким появится в кафе.
–Леша, Ким сбежал! — Дэн внесся в кафе, переполошив всех.
Я выскочил — в чем был. Ким прижался в подворотне — такой узнаваемый почерк — сбежать и забиться в какую-нибудь щель или дальний угол.
–Пойдем поговорим же!
Но ничего тогда не вышло — я только спустя шесть месяцев узнаю, почему.
И в “заведеньице” мы с Патиным отправились одни. Это было 14 апреля 2013. Я переступил порог страшного места — меня тянули в самое логово греховодного разврата. Я шагнул к падению и началу конца — меня колотили мысли: “пидором не рождаются; пидором становятся; вот так именно — с “интереса”; сейчас меня растлят, сейчас на меня навалятся гурьбой злые пидоры; они ведь только того и ждут!..”
Я сидел на втором этаже и посасывал кофе всю ночь, глядя, как Дэн зажигает на танцполе. Он обнимался с какими-то парнями, и под утро я, весь в растрепанных чувствах и шоках, выкатился след за ним на Невский.
–Мы сейчас с тобой смотримся, как старший, который снял себе под утро маленького, — резюмировал Дэн.
–Это отвратительно! — было начал я слабо возмущаться.
–Да ладно тебе!..
Я вернулся в Москву — и часто, особенно по ночам, вспоминал, что же со мной произошло на Думской (на Ломоносова на самом деле). Я всего лишь пил кофе же. И смотрел…
Но была пора собираться в Абхазию с Устиновым на 10 дней — и я забыл обо всем, так как Кутыревы требовали статьи наперед, чтобы не беспокоиться на майские. Эти статьи вполне могли оказаться посмертными: 3 мая 2013 можно смело считать моим вторым Днем рождения (если не третьим, после 23 августа 2007 и документа на фамилию).
Я чуть не сорвался в обрыв, пока пытался нащупать брод через абхазскую речушку. Но в итоге случилось что-то еще более непредвиденное: когда с матюками Антошка-архитектор вытащил меня из потока, в котором я удержался лишь потому, что Мирек когда-то показал — а я интуитивно запомнил — поворот со скруткой, на берег вбежал Устинов. Я не успел огрести по полной и от него, потому что он тут же закричал: “Там чувака из воды вытащили. Еле живой. Говорит, двое других, что с ним были, погибли.”
Поход был прерван, и Устинов отправил меня и Антошку-архитектора вести этого выжившего обратно — вверх к перевалу Анчхо — там ночевать в домике пастухов. Парень был в неадеквате — он показывал свои шрамы на руках и гордился тем, что это — зарубки за выигранные бои без правил.
Мы добрались до домика буквально за десять минут до темноты. Темнота в горах падает моментально — и я отвел Антошку за домик — чтобы набрать воды.
–Антон, я не знаю, что от него в аффекте можно ожидать. Но с утра мы идем одни (если он по законам боев без правил нас к утру не прирежет) — а его оставляем здесь ждать вертолет.
Мы спустились с Антошкой к Рице, подняли на уши всю республику (непризнанную, но все же) — и только когда увидели первый вертолет на горизонте, измотанные и без сил спустились с попутками к Гагре, где и заночевали.
Уже поужинав и расслабившись, почти раздевшись в снятой нами комнатушке, мы сидели на кроватях друг напротив друга, — я никогда не забуду свой первый в жизни прямой вопрос. Я смотрел Антошке в глаза в южных майских сумерках:
–Я бы с тобой пообнимался.
–А как же…
–Жена? Так она в Сочах же кукует. Нет?
–Все же нет.
И он отвернулся спать. Нерешительно отказал. Но — отказал. Ну и пусть. Важнее было не бояться сформулировать и спросить.
Наутро спустилась вниз и оставшаяся часть группы. Устинов присоединился к спасателям — ворвался в свою стихию приключений — а мы вернулись в Сочи.
После меня занесло в Беслан и в ту самую школу, которая была превращена в мемориал. Именно тогда я впервые услышал от местного — мы не верим ни в каких террористов. Это потом будут появляться статьи и интервью, за которые у авторов будет немало проблем. А я сел на самолет и прилетел обратно в Москву.
В этом же году я познакомился с Марком Чернышевым, который станет разработчиком моего авторского фирменного стиля для книг. Он же и стал иллюстратором-фотографом для многих из статей “От вскрика”.
Меня шарахало из стороны в сторону — и под исход белых ночей я помчался снова в Петербург. Искать вчерашний день. Или завтрашний? В этот раз меня никто не тащил в заведение — но зато на горизонте появился Костичка. Умный няка-няка с губками-бантиками, сам — постоянный посетитель того самого Бойстера, как его называют сокращенно. “А фто? Ну я гей — только пока фто об этом никто не внает, офобенно на моей кафедре или мои родители.”
Переписка с Патиным приближалась к апогею. В течение всего июля 2013. И, сидя в одиночестве своей преображенской норы, под грозу и грохот ея, — я отправил Дэну письмо. Точнее строчку: “Дэн, я больше не могу. Меня разрывает уже многие месяцы этих переписок с тобой.” — “Что случилось?” — “Дэн, мне нужно было столько времени, чтобы понять, кто я.” — “И?” (Понимаю, что Дэн догадался, что за ответ прилетит от меня). — “Дэн, я тоже гей. Я столько лет скрывался от самого себя…”
Где-то сверкнула молния, шарахнул гром, и поток освежающего ливня хлынул на мой балкон, затапливая даже пол кабинета (нет, именно пол кабинета, а не полкабинета).
Это и был самый громовержный момент года — сказать простую истину о себе и своей самоидентификации. То, что давилось все эти прошедшие тридцать с лишком лет моей жизни. Признаться миру, что 2 плюс 2 это 4, — это тебе не с парашютом прыгнуть.
Я сначала признался только ближайшим друзьям. И — вот удивление — никто не отреагировал негативно, но самое главное было впереди. Мама. Мы уехали на дачу в начале августа 2013. И:
–Знаешь, — была ее первая фраза, — у меня даже руки не похолодели. Когда ты в школе в Димку влюбился — я уже догадывалась, что будет все именно так.
Моя мама — плюс-мильен всем мамам. Дай б-г или кто там — чтобы у всех так проходили каминауты. И в ночь на 1 сентября 2013 — уже у меня в Москве — с тем же Костичкой, приехавшим в гости, мы официально открывали “новый сезон” — в “Центральной станции”. Это и был вечер моего официального, публичного выхода.
Но все не клеилось с проектами или личной жизнью. Москва — город разобщенный. И встретиться с кем-то — последняя возможность из последних. За мной после какой-то встречи заезжает Ичетовкин — и мы едем в Преображенское.
–Да что с тобой? — спрашивает он.
–Олег, мне плохо… — и я сдыхал, глядя на ноябрьскую хмарь.
–Так. Вижу уже, — он начал набирать номер на телефоне, — я сейчас своей скажу, чтобы не ждала. Я ночую у тебя. Потому как ты в таком состоянии, что оставлять тебя вообще нельзя.
Уже дома я, сползая в истерике по косяку, говорил — какое говорил: почти взвизгивал и кричал — Олегу:
–Я не знаю, что происходит, но мне кажется, что как будто бы мой человек — что его уже просто нет на Земле по какой-то причине. И что мы не сможем встретиться…
–Леша, — скажет мне через несколько дней мама, — ты старше: будь чуть помудрее. Напиши Киму сам. Первый. Встретьтесь.
Еще плюс сто-мильенов маме.
Я примчался в начале декабря 2013 в Петербург. На воробьевском в-кафе я ждал его прихода. Но он не появился. Плетусь на обратный поезд — и в каком-то слабослышащем и слабовидящем что бы то ни было вокруг состоянии — я пишу ему. Искренне не ожидая получить ответ.
Наутро из хмельного состояния (без единой капли алкоголя накануне) меня вытащило письмо. Его результатом стал выбор “нейтральной территории”, чтобы “провести переговоры”. И вот — 17 декабря 2013. Вышний Волочёк. Саммит. Нейтральная территория. Ибо Москва — моя, Петербург — его.
Как коровы на льду — мы перлись по забытому Б-гом уголочку — по Вышнему по Волочёчку. Вышний Волочёк — Венеции, твою мать, клочок!
–Боже, Ким, город-то разваливается. Смотри, какие руины. Полезли внутрь — посмотрим.
Короткий северный день уже клонился к закату.
В одной из ниш на этих развалинах я его поцеловал в губы — то самое, что не решился сделать в апреле 2013 на Миллионной. И то самое, чего не хватило тогда, в апреле 2013, чтобы убедить.
–Мы будем Новый год праздновать с родителями. Приезжай?
То ли от холода, то ли от нервозности — тем самым утром 30 декабря 2013 — я ждал его “Сапсан” на пустой платформе. Я стукал ногами по перрону. Зубы в такт отвечали: дыц — дыц — дыц.
–Ну вот я.
Бешеный тринадцатый заканчивался семейно и уютно — но меня все так же не прекращало колотить, когда уже за полночь в нашей комнате погас свет — и я впервые — впервые за всю свою, наверное, жизнь, засыпал, наконец, не один…
А в последний день года в доме у родителей — как это всегда традиция десятков лет — зажглась новогодняя елка…
10 December 2016. — Moscow (Russia)