Здесь, в самом безвестном низу всех иерархий,– оно как-то приятно и хорошо: ты делаешь то, что тебе нравится. Не сразу это осознаёшь. По юности кажется, что все должны поклоняться и знать, кто ты есть. Следить за каждым жестом и шагом. Особый же оргазм получаешь, когда вдруг видишь, что выполнение маленького своего предназначения без лишних нервотрёпок – и есть высочайшее счастье на Земле… Тот, кто слишком на виду у мира, вынужден пить вино и ласкать любимых украдкой, боясь упрёков и обсуждений, а тебе и заморачиваться не надо. Пей что нравится. Люби кого хочется. Будь где вздумается.
Ни на что уже не хочу менять объятия на эскалаторе, возможность что-то кропать на лавочке под дядькой с наганом, возвращаться за вдохновением к Волге, гладить её ладонью, разговаривать с ней, бродить по улочкам городов – и всё это без того, чтобы кто-то сверлил меня взглядом… Вот так меняются приоритеты…
И потому соглашаюсь с Черчиллем: «Дай мне вторую жизнь – всё равно прожил бы её так же!» Я ни за что не променял бы ни на кого – даже самого-рассамого – тех, кто собрался рядом со мной… Да ведь и собирательство идей тоже началось не в последние месяцы…
…Залихватским движением к подъезду моего дома подрулил новый приятель – Лёвка. Он почему-то захотел со мной познакомиться – вот просто так, в книжном магазине. Сказал, что он-де – с Переводческого факультета. Не более того. Ну с Переводческого – так с Переводческого. «А тебя Лёша зовут?» – «Да. Ты меня знаешь?» – «Да, видел много раз…»
Мы шли к Волге и о чём-то болтали. Лёва рассказывал, как он любит девушек и как пришедшее лето разнагишало их ножки и груди, как это разнагишало и его желания… Нам было по каких-то нежных двадцать…
В башке гулял ветер – и ветер этот трепал волосы, летел через Волгу… вдаль… в такую даль, в какую я бы никогда не поверил, если бы мне сказали об этом десять лет назад.
–У меня есть деревня… Просье называется… Владимирская область… Там живёт девушка… которую я люблю,– задумчиво мечтал Лёва, глядя вслед реке, змеившейся к Астрахани. – У меня там свой дом… И у девушки – тоже свой дом… На террасе того дома – гамак. Я в нём сплю. Сторожу её. Я знаю, что она не любит меня, но я всё равно сторожу – и жду… А поехали со мной в Просье?
Лёва подхватил меня на своём драндулете – и мы помчались в это самое Просье. Я ни о чём не думал – просто глядел по сторонам на Россию, какую не знал раньше. Что я знал до Америки? Ну Москва, ну Нижний Новгород с Дзержинском – а что ещё?
Мой новый друг меня посадил в своё корыто – и у нас начались вылазки… Те самые, которые превратятся спустя годы в «культурологические экспедиции одного дня с Курсатором», в те самые, к которым будут приходить местные телевизионщики… Только Лёвы там не будет… Он будет качать бебика, курсировать на Газели от Красных Баков до Нижнего Новгорода… Он уже не будет восхищённо говорить о любви к девушкам… Но будет улыбаться мне из тех студенческих и аспирантских лет, когда за плечи ложились один за другим Козьмодемьянск, Цивильск, Саранск, Гороховец, Владимир, Муром, Чебоксары, Арзамас, Гусь-Железный, Гусь-Хрустальный, Касимов, Меленки, Спас-Клёпики – не упомнить уже всех маленьких городков, которые мы прошли вдвоём…
Вдвоём… И ведь его мечтой было – путешествовать… бродяжничать… И думал я, что – нашёл безумца по духу… И – пригласил ехать вместе в Германию после вуза.
Да, покаюсь: после окончания университета я намеревался срулить подальше из «этой страны», за что и поплатился,– причём, слава Богу, только деньгами, а не здоровьем. Бог щёлкнул по носу и приказал силы отдать своей стране. Другим странам Он своих даст – такова, насколько я усвоил, идея.
Купившись на сладкое предложение от одной (теперь-то понимаю) шарашкиной конторы, мы заполнили документы на «академический обмен». Типа в Бремен. Муть началась уже сразу: ибо визу выдали только за два дня до отъезда и только после большого скандала.
…Лёва отказался ехать за две недели до автобуса. Три месяца спустя он женился… Наши дороги разошлись – капитально и навсегда. Но и меня он тоже навсегда заразил – страстью дороги, любовью к автомобилям и… путешествиям. Начались – вылазки: уже осмысленные, целенаправленные. С фотоаппаратом и материалами. Появились первые мысли, что как-то всем этим знанием надо делиться с другими…
Но опять же – я тугодум: долго плод мой зреет…
Над Москвой, когда я уезжал, разразилась гроза, словно завывавшая: «Куда-а? Куда-а?» Но я пошёл наперекор знакам, отказавшись их читать, и, когда выгрузился в Бремене, меня встретил мальчишечка с милой серёжкой в ухе: «Приве-е-ет, я бу-у-уду тва-а-аим кура-а-а-атором…» Повезли меня в какие-то бременские трущобы (разумеется, по немецким понятиям), где жили турки, русские и евреи. Смесь гремучая – особенно при условии, что суть стала ясна через несколько часов: никакого тебе к дьяволу университета – гей-бордель, малыш, и только гей-бордель!..
Схватив свои пожитки, я каким-то чудом свинтил из Бремена и попёрся на свой страх и риск в Гамбург – на ночном поезде, в чужой стране… Меня приютила единственная пассажирка вагона – еврейская бабушка из бывшего Союза… На безумное счастье попалась мне она, хотя ночевать на улице после Франции мне не так уж было и впервой. Второй день в Дойчляндии… Я надеялся просить помощи в российском консульстве… Однако после того общения с нашими властями за рубежом я ни секунды не обольщаюсь, выезжая куда бы то ни было.
Несмотря на просьбы помочь в ситуации, чиновники долго крутили документы, презрительно на меня глядя. К моему счастью, впрочем, потом кто-то что-то усмотрел в них ужасающее. Я так и не понял до сих пор, что именно. У меня потребовали загран. Собрался весь консульский отдел. Липовое приглашение пошло по рукам, в воздухе зазвякали непонятные мне термины.
-Молодой человек. Значит так. Через два часа самолет Гамбург – Москва. Выезжайте, пока с документами всё в порядке. Считайте, что от нас вы ничего не слышали…
С трудом понимая, что к чему, хватаю такси и уезжаю в аэропорт. Шесть часов спустя уже отпаивался чаем у тётки на Белоречке…
Мама поседела за эти три дня лет на десять.
-Лёша, я показала твою фотографию компетентному человеку… Он даже и слушать всей истории не стал, сразу сказал: мальчика для борделя отобрали…
Чашка дзинькнула по блюдцу, едва его не кокнув. Правда, они не учли, что я немецкий вроде маненичка шпрехал. Даже Гегеля, стервеца, почитывал. Трудно меня было бы как-то приколотить… Хотя… вколоть могли что угодно.
Так, выполнив пятилетку в три дня, я вернулся на родину. Простите – на Родину. Теперь уже поняв, что связан буду с Россией, доколе она жива.
А ещё именно так я поступил в аспирантуру…
10 December 2010. — Moscow (Russia)