Сказошка #1. Акрил по пятницам
-Настя! Настя! Настасья!
Работай, Настасья, ручками-лапоточками, крепежность не отвалится – только на Скобелевской улице раболепие не остановится над подсолнухами. Рушит Скобель, рушит грушу у ручья – кто бы сомневался, такая уж жизнь. Да, видимо, роддомы перламутром наскучили – миниатюрненькими пассажами окрично массировали ноги и варикоз долгой промежности. Долой! Долой!
Не рушь, Скобель, грушу. Такова она – селява. На переулке Афанасьевском фермерские вантусы и монолитные тряпочки – опа! опа! опа! опа! Несется безудержно бричка по прешпекту – а внизу Адмиралтейство сливается с Волгой. Топорики плывут по просторам – нерку жрут.
-Настя! Настя! Настасья!
-Там тромбы, там ромбы кровяные! Даешь тромбоны?!
Не даешь, Настя, Настя, Настасья… Ни тромбонов, ни загонов для скотобаз – только Фелиция мерещится думственно, царственно, мытарствуя по плешивым норкам. И наколоться бы на пиво тряшкой молодивой – да синкретика синергии торопливо уестся и наскучит смертельно. Но мыло, мыло-то где – и будь неладна раскладка на полках. Несите дальше крест валетно-голодранский: наш скромный дом – вокзал Казанский!
-Настя! Настя! НАСТАСЬЮШКА!
-Ох, не гомони… мормоны мормышками мордухаев морозят и моросят морскими мороками мор мор мор мор мор мор мор мор…
Ты прежде стихи мне все читала – теперь кричишь… Я на тебя болт забила… Я на тебя болт забил… Мабила-мабил, мабильнейшая из могил…
Норка, норка, шубка твоя, норка, мягкая, как рябь небесных волн и зыбь валиков для краски. И водолазки с лазерной указкой мечутся по норкам… Открой мне норку, норка…
-Настя! Настя! Настасьюшка!
Изобрети себе меня таким, каким меня ты хочешь. Безумства страждешь? Видь!
Сказошка #2. Баллада о выдре
Роща дожей рождает. Она умеет. Она цветы дарит.
Там не бывает никаких неправильностей.
Не будет черепица шуметь чванским хохотом на перстах кленоподобных икотников. Содовая! содовая! Иди, содовая, в Кремль!
У аппарата Байкал за двадцать копеек – помнит ли кто такую монетку? Не помните ни реформы, ни аверса. Такие цветы. Эсхинантус – как голова Медузы Горгоны. Он завтра уезжает в Ивангород. Он рыжий и на машине. Он черт знает что думает и чего хочет. И второй тоже непонятно чего хочет. Орхидея фаленопсис и вода из ручьев Сарова. Капоба, если по-аглицки.
Ботанический сад. Зацеловать тебя на дорожках, но ты вредная. Карпентеров любишь, но не меня. Старая плешь пятидесятилетняя на тропках у рододендрона. Выучили много названий птиц – bullfinch, jackdaw, sparrow. А еще японские окончания – no, ni, ga… Ну и так далее.
Рабский труд отменяет необходимость видеть волю как неотъемлемое чувство. Трын! тын! тын! кислый тан! тун! тунец!
Египет 2006. Хургада. Зачем ты умер так странно – да еще под Новый год? Ведь ребенок остался на провинциальных улицах. Только ему ничего не надо…
Представь себе весь этот мир, огромный – весь…
Сказошка #3. Срачно в номер!
Объявляется дополнительный набор в следующие кружки и секты:
– октябрята;
– ноябрята;
– декабрята;
– январята;
– февралята;
– сентябрята.
Мартята и апрелята запрещены по морально-этическим соображениям. Мяукают много.
Все остальные объединены под крылом августят: они звездочки с небес ловят и достают.
Справки по телефонам:
в Москве – 03;
в Санкт-Петербурге – 03.
В деревне Говнокакино обращайтеся в соседняе сяло к фельдшеру.
Сказошка #4. Марш несогласных
Если пойти на марш несогласных, то нужно быть несогласным. В принципе, можно быть несогласным и с самим маршем несогласных; на то он и марш несогласных. Несогласные, как известно,– это гласные. Значит, должен быть еще и марш гласных. Можно устроить также марш полугласных, марш дифтонгов и марш трифтонгов. С трифтонгами посложнее: они есть только в английском и португальском.
Главное: не путать трифтонг с тритоном. Это рыба или музыкальный интервал. Рыба бывает в домино или на рынке. Тритон разрешается плавным голосоведением. Следовательно, некоторые рыбы разрешаются плавным голосоведением. Если это так, значит, ложно, что рыбы не издают звуков.
Несогласные еще иногда приходят на рынки к таджикам. Там они все громят и кричат: «За Русь свободную!» Они разрешают рыбный тритон плавным голосоведением. Гласные ходят в супермаркеты. Там тритоны остаются без разрешения. Без разрешения ходят только привилегированные. Поэтому полугласные разрываются и йотают.
Сказошка #5. Габариты ныряния
Что делать, если жизнь – это жопа? Дать ей просраться. А если она – полная жопа? Побеспокоиться о том, чтобы подтирание было по раблезианским канонам: уточками там, гусятами, наждачкой. Скажи мне, Даш, а ты мне дашь? Скажи мне, Петь, мы будем петь? Скажи мне, Дим, есть слово «dim»? Скажи мне, Свет, а будет свет?
Я возвращаюсь в свою квартиру и отдыхаю после обеда до 3:30. Потом я играю на барабанах пьесу собственного сочинения, которую Кобяков играть отказался, потому что теперь он рассказывает про Калязин. Еще я спрягаю арабские глаголы, свесившись с балкона на три четверти. Потом я раздеваюсь догола и иду в соседний магазин пилить молоко и юзать крапиву по семьсот баррелей за доллар.
По вечерам под орган мы горланим «Иду-шагаю по Москве» после двух литров вина. Потом мы идем гулять к церкви Ильи Пророка, и к нам подруливает мальчик лет двадцати семи – тридцати пяти. Нас тащат в «Якиторию» на Русаковке. Она думает, что мальчик кадрит меня, я думаю, что мальчик кадрит ее. А мальчик уже просто в говно – он только пьет сакэ да растворяется в сентябрьском утреннем тумане. Он над нами проплывает. Над тамбуром. Горит. Конечно горит! Поэтому мы пьем еще…
Мне нравится, что вы больны. Не-е-е-е… Мной – мне нравится, что я больна.
Науки юношей пытают, в Отрадном старым подают, в счастливой жизни мух рожают, в несчастной – сучье Вери-Гуд!
Вообще же бывает секс вагинальный, оральный, анальный и автономный (дед Ананий). Но вот если – в мозг, это уже секс церебральный.
Поздравляю с получением дозы церебрального изврата, который я люблю больше всего.
Кому добавки? Пюре еще осталось и не совсем остыло.
Сказошка #6. Мартини-драйв!
Ыхмыгурбунт малькубенца!
Аплингуда мурцаппиондо лапороноди иффано, уа, вауцровза фыкерапосн ичпа.
Ильмугайя малкуцапача? Лакрарга цупапа лакловапа цунга миолафацумба лиокрапопоцца лиокрамбуцый чап-чап-чап!
Хххх!
Ла-а-а-а-а!
Мя!
Лямбоникоппа райсунджо марфымбо! Шымындепапа! Лайвыхысмыа-а-а-а!
Тюп-тюп!
Жы-шы пешы с «ъ»!
Сказошка #7. Синеокое, нежное…
В Преображенском соборе по самую галерею – бульк-бульк… плещется наливка. Тымко-Дымко. Кого совратил? Не знаю, кого. Какие поцелуи у дверей поезда – такие и совращения. Не больше: бой без правил. Тлеют прививки да переходы к платформе семь целых шесть десятых по разбитой брусчатке. Правило сарказма и отключенного Интернета.
Мосметро перевозит ежедневно до десяти миллионов грешников, спускающихся в бесконечный анабасис подземелий, и Харон предлагает без пересадок доехать от Бульвара Донского до Медведково. Согласись – получишь аттракцион в один конец. Зато без пересадок. Хоть раз в жизни.
В слове «яйцо» прячется анаграмма «це яой». Пропаганда от Сокольников до Покрова на Нерли. Орет знойной и гнойной пропойностью ребенок. Ладно: в ушах мотив знакомый – даже старый, и сладкий голос бас-гитары… тревожит память мою… Может, мне стоило быть настойчивее и наглее? Просто обнять крепко и не отпустить? Прижать к себе? Но в ночную форточку окна опять влетит колечко дыни…
Пончики и посыпанный пудрой перрон Дзержинска. Ты все еще читаешь то, что я пишу, и в действительности завидуешь? Да а чему завидовать? Ты не понял, что статусы ничего не значат? Ты не понял, что важнее – это те, кто придет к тебе с утра пить чай с пончиками и сгущенкой?
Сыграем в игру: опоздание на десять минут – встречу отменили. На двенадцать и больше… Не придумал пока. Дави негатив – играй. На Чистых Прудах гладь руками мрамор ступавших стоп, стоп! стоп! стоп!.. Остановись, кондуктор, отдай два пакетика сахара. Мне не хватает в мой гараж на Бутлерова. Синильная кислота и твои шаги по мартовскому снегу. Последние. Только Таганка, много недель спустя, в своей лазуревой краске шмякнет дверями перед носом.
Миндалевые фантазии среди столиков, где на мятых салфетках среди необязательных разговоров начинался Прочеркон. Лестницы армянских берцовых костей заканчиваются там же, где и начинаются. Цепляние за ниточки рюкзака и тесты Ткаченко за гроши – только бы не допустить ошибки, только бы не срезаться, когда на перекрестке под гул и раскаты летит пробка шампанского. Яйца уничтожили – шорох одежд, и покрывала летят прочь от гофрированных стекол, зеленящихся и желтящихся летящей на восток Россией.
Зонтик напомнит штыри для чеков в Совдепе – Хабаровск не натыкается. Гордый Хабаровск. В волосах запутывается фенечка, изготовленная твоей нежностью: сама-то ты поняла, что сделала? Там, где начинался миндальный гомон салфеток… Смотри выше и читай глубже. Тех самых салфеток. Раздели их пополам и едем на Поянку за Сталиным!
-Есть ли у вас полное собрание сочинений?
-Разумеется. Вам в переводе на какой язык?
-Санскрит.
-О, тогда поторопитесь: сегодня пришло пять комплектов, но, кажется очередь будет до самого метро. До Боровицкой.
Смерть тебе через сну-сну. В Москве тоже есть Сенатская площадь. Марчинек, ты вспомнил? Да. Ибо столько лет – все помним я и ты. Не зря накануне запела мне ни с того и ни с сего Анна Янтар – «Najtrudnejszy pierwszy krok»…
Проще теперь. Только время уходит. Я стар.
Сказошка #8. Моя бухгалтерия
Один. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Сем. Восем. Девять. Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать. Пятнадцать. Шестнадцать.
Шестнадцать-раз. Шестнадцать-два. Шестнадцать-три. Шестнадцать-четыре. Шестнадцать-пять. Шестнадцать-шесть. Шестнадцать-сем.
Без-шесть-тридцать. Без-пять-тридцать. Без-четыре-тридцать. Без-три-тридцать. Без-два-тридцать. Без-один-тридцать. Тридцать.
Тридцать раз. Тридцать два. Тридцать три. Тридцать четыре. Тридцать пять. Тридцать шесть. Тридцать сем. Тридцать восем. Тридцать девять. Тридцать десять. Тридцать одиннадцать. Тридцать двенадцать. Тридцать тринадцать. Тридцать четырнадцать.
Три-пятнадцать. Три-пятнадцать-раз. Три-пятнадцать-два. Три-пятнадцать-три. Три-пятнадцать-четыре. Три-пятнадцать-пять. Три-пятнадцать-шесть. Три-пятнадцать-сем. Три-пятнадцать-восем. Три-пятнадцать-девять. Три-пятнадцать-десять. Три-пятнадцать-одиннадцать. Три-пятнадцать-двенадцать. Три-пятнадцать-тринадцать. Три-пятнадцать-четырнадцать.
Четыре-пятнадцать. Четыре-пятнадцать-один. Четыре-пятнадцать-два. Четыре-пятнадцать-три. Четыре-пятнадцать-четыре. Четыре-пятнадцать-пять. Четыре-пятнадцать-шесть. Четыре-пятнадцать-сем. Четыре-пятнадцать-восем. Четыре-пятнадцать-девять.
Семдесят. Семдесят раз. Семдесят два. Семдесят три. Семдесят четыре. Семдесят пять. Семдесят шесть. Семдесят сем. Семдесят восем.
Без-одиннадцать девяносто. Без-десять-девяносто. Без-девять-девяносто. Без-восем-девяносто. Без-сем-девяносто. Без-шесть-девяносто. Без-пять-девяносто. Без-четыре-девяносто. Без-три-девяносто. Без-два-девяносто. Без-раз-девяносто.
Восемдесят-десять. Восемдесят-одиннадцать. Восемдесят-двенадцать. Без-сем-сто. Без-шесть-сто. Без-пять-сто. Без-четыре-сто. Без-три-сто. Без-два-сто. Без-один-сто.
Без-двадцать-дважды-шестьдесят.
Сказошка #9. Краткая история Государства Каширского
В двухстах километрах к юго-востоку от Москвы расположен небольшой культурный анклав, редко попадающий в поле внимания историков, лингвистов и этнологов. Очень небольшая местность, ограниченная с одной стороны рекой Окой, а с другой – железной дорогой на Рязань, впервые упоминается, по разным данным, в шестьсот девяносто девятом или шестьсот девяносто десятом году. Об этом свидетельствует камень, лежащий у входа в Белопесоцкий монастырь. Однако у учёных нет единого мнения по вопросу о том, к какой эре относится датировка. Проблема упирается в гравировку букв «Д» и «П», которые в старой графике отличаются лишь наличием нижней перекладины у «Д».
Не так давно созванная Всемирная Конференция по Вопросам Каширской Культурологии (ВКВКК) также не пришла к единому мнению: «ДО Р.Х.» или «ПО Р.Х.» Не прояснили ситуацию и итальянские учёные, специально выписанные на конгресс. Именно итальянским мастерским, судя по гравировке «Maid in Itali» на оборотной стороне, было поручено изготовление мемориального документа.
О происхождении названия «Кашира» известно мало. Наверняка лишь можно утверждать, что, вопреки распространённым версиям, название происходит не от русской фразы «там, где трава скошенная». Любому ясно, что трава скошенной расти не может. Убедительнее звучат три версии, в среде учёных условно именуемые «монастырская», «французская» и «японская».
Версии появились после трёх волн эмигрантства: монастырского – в эпоху Ивана Грозного; французского – в эпоху Пушкина (вспомните описание гонений у поэта: «француз убогий»; эта строка относилась к изгнанию поднадоевших в Москве французов учиться уму-разуму «у Бога», то есть – в Кашире); японского – в силу того, что в Москве не нашлось места для Японского Культурного Центра, и он был делегирован в Каширу.
Версия монастырская гласит о том, что в обители подвизалась монашка по имени Ирина. Братия, обожавшая её постные каши, утомившись по молитвах, кричала вечерами «Ещё твоих каш, Ира!» Так произошло именование «Кашъ-Ира», которое после путём стяжения превратилось в «Кашира».
Французская версия восходит к упомянутой эпохе гонения на французов и крику «каш ир» (=«cache ire»), то есть «спрячь гнев». Именно Кашира принимала французских беженцев от революций 1791-1793 и 1848. Тут располагался филиал Парижской коммуны 1871. Однако мы наталкиваемся на фонетическую трудность, что описано А.А. Зализняком в «Очерке по санскритской грамматике»: подобное сандхи (связывание) привело бы к мягкой форме – «Кащира», что учёный подробно и убедительно доказывает на 25 страницах.
С японской версией дело обстоит проще, поскольку «ка» и «ши» по-японски означают «красивый город» (佳 – «красивый», 市 – «город»). «Ра» не имеет самостоятельного значения, однако некоторые математические структуралисты, как, например, Денис Патин и Ким Адамейко из Санкт-Петербурга, считают, что «ра» – это искажённая фонетическая модификация вопросительной частицы «ка», что обозначает – «Красивый город, не правда ли?», то есть: «Ка-ши-ра?»
Вторая японская версия – это двойное использование (редупликация) «Кашира-Кашира» (по типу «mukashi-mukashi», «давным-давно»): «Hontou Kashira-Kashira?» – «Неужели это правда красивый город?»
Каширский язык очень певуч и плавен. Относится он к вымирающей ныне ветви горностаево-алтайских языков, которые были занесены сюда во время Великого Переселения Народов. Ныне язык сам занесён в Красную Книгу исчезающей природы. Коренное каширское население предельно дружелюбно к странникам, однако закрыто от внешних влияний: именно этим можно объяснить уникальность анклава на территории Московской области, где сохранились бесподобные ансамбли псевдорусского стиля. Название стиль этот приобрёл именно в силу того, что каширская архитектурная школа, будучи самостоятельной, стремилась оказаться в контексте не только своей, локальной культуры, но и выйти шире – на общероссийский контекст. Об этом сообщается в коммюнике от 1365.
От ансамблей псевдорусского стиля, датируемых XII-XIV веками нашей эры, пошла в Европе мода на барокко: итальянское слово «барокко» на самом деле есть не что иное, как русское калькирование с каширского языка – «барская Ока», т.е. «Бар-Ока». Такой и предстаёт река, одевшаяся своими берегами в ансамбли классицистских церквей, синагог, мечетей и буддийских храмов, утопающих в зелени. На образцах каширского архитектурного мастерства учились такие видные представители итальянского Возрождения, как Трезини, Растрелли и Кристоф Виллибальд Глюк.
В 1402 Кашира утрачивает свою политическую независимость, однако у неё остаются все права на самоуправление: она делегирует посольства в Италию, Францию, Израиль, Федеративную Республику Германия, а также налаживает первые связи с Соединёнными Штатами Америки, Канадой и Бразилией. Каширский хан Исаак Каширман, известный в те времена на всю Европу, основал в 1407 также и город в Англии, который назывался «рабочий посёлок Чеширский с одноимённой железнодорожной станцией» (переход звука «к» в «ч» известен как палатализация).
В подарок английской королеве хан привёз породу кошек, получивших впоследствии название «чеширский кот». На самом деле, как вы понимаете, это «каширский кот», однако скромность каширского народа не позволила ему претендовать на регистрацию брендовой марки, несмотря на то, что закон об авторском праве был принят в Европе в 1399 как один из столпов Магдебургского права.
Каширские ополчения доблестно защищают Москву от польско-литовских интервентов, отправляют в 1611 в Нижний Новгород своего добровольца, принявшего имя «Кузьма Минин», для воззвания к патриотам России. В 1812 именно Каширский сводный полк под управлением братьев Геннадия и Роберта Рождественских (известен также как «Рождественский полк») предрешил исход битвы на Бородинском поле: если бы не каширский хлеб, который поставляли из этой местности, то солдаты не выдержали бы боя. Когда разносчики предлагали хлеб, то солдаты сначала спрашивали в опаске: “Скажи-ка, дядя, ведь не даром?” На что разносчики торопливо раздавали буханки и говорили: “Даром! Совершенно даром! На балансе Его Величества!” Поэт Барков увековечил эту фразу в своей поэме о мальчиках по вызову, а после фраза стала известна благодаря поэме Лермонтова, где была восстановлена историческая справедливость.
Этот душистый хлеб, впервые импортированный из Каширы для поддержания физических сил бойцов, так понравился и солдатам, и генералам, что они выкрали главного пекаря и под страхом смерти велели выдать рецепт. Пекарь допустил большой просчёт: он придумал на ходу чуть-чуть изменённый рецепт в надежде сохранить секрет, но видоизменение исходного кода оказалось настолько превосходящим оригинал, что хлеб по праву стали называть «бородинским».
В 1848 здесь построили первую в мире электростанцию и пустили трамвай (рельсы планировалось проложить чуть позже). Однако из Москвы была прислана гневная телеграмма, что электростанции и трамваи ещё не изобретены, равно как и телеграммы. Поэтому трамвай, станцию и телеграф пришлось в спешном порядке демонтировать, равно как и строившуюся в то время Каширскую Телевизионную Башню. Позднее, в советские годы, проект был полностью повторён на Шаболовке.
Поговаривают, что Сталин планировал перенос столицы России из Тбилиси в Каширу: «Красивый горад, таваришы, оч-чен напоминает радную Грузию!» – говаривал Сталин. Однако эта версия пока считается недоказанной, поскольку документы хранятся в Бункере Сталина в Самаре, а туда пускают только в среду и пятницу по предварительной записи.
В Кашире находится электродепо «Каширское» Московского метрополитена, аэропорт Домодедово и запасная его полоса – Домобабово. Имеются столовая и кладбище. Расположены недалеко друг от друга.
Сказошка #10. Сказка для взрослых
В одном шкафу жил банка по имени Гвоздь. На соседней полке жила пластиковая батарейка по имени Ждрюнцель. Банка был толстый, усатый, с ушами, словно локаторы на латифундиях новозеландских патрициев. Он был богат, как синтетическая синичка.
И вот однажды наступил конец света. Не то чтобы никто не был готов, но перед концом света всегда появляются грыжепузые бубмасюмбики и поют: «Меня зааркань, как завайскую мяту, // Шарпеи идут под босую косу. // Синхронные лужи не торкают мяту, // А я не отрежу седьмую косу!»
Банка прибежал к Ждрюнцель и сказал: «Я вас защитю! Войдите в меня!» Ждрюнцель вошла в Гвоздя и прикорнула к его усам. А усы начали медленно тлеть. Вскоре и сам банка, и сама батарейка начали плавиться вместе.
Плавились они недолго, но вполне дружно, не то чтобы счастливо, но кирдыкнулись в одночасье.
Мораль: Не путайте Катона и катоды, Барбюса и барбоса, а также не мешайте скифожемчужность с плохо приготовленным фондю.
Сказошка #11. Цепочка звонка
Трюмгород весь состоял из сплошных трюмо. А в этих самых трюмо по самое не могу были трюмы, наполненные саркофагами, где производилась автоматическая мумификация через бальзамирование. Типов мумификации было три:
-первый;
-полуторный;
-шестой.
Бальзамирование также проводилось двумя способами:
-зелёным;
-иным.
Однажды обрубок ноги убежал из своей недоверифицированной чащи под Кислотском и прибежал в бальзамическую мастерскую с криком на языке лёгкой кружевной ткани:
-Аллювиальность! аллювиальность! аллювиальность!
Мадама из приёмного покоя была женщина спокойная, психованная. Она была низенького роста и едва умещалась в картонную пчёлку, в которой каждый вечер после бальзамирования перевозили всех желающих от Купидона до Купиволги. Там она прокалывала шилом майонез, но только если пчёлка получалась инструментально-погонной. Если она получалась погонно-инструментальной – то нет.
Обрубок ноги хотел бальзамироваться, но у него сломался точильный оселок, а это значило, что булочные закрыты. Если булочные закрыты, то помогает только надгробный торец при звуках архитектуры рококо. Или барокко. Читатель, не суди строго: не помню, какая архитектура к какому художественному течению относится.
Наверное, надо пойти в библиотеку и снова просмотреть всё. Освежевать в памяти.
Пока же оставим нашего обрубка ссориться со своей женой-крольчихой, у которой в руках скалка, а на ногах бурчалка. Я скоро вернусь. Погодьте малость!
Сказошка #12. Меридианные зайчики и эпохальность
Ко мне вчера зашла рыба-кирпич. Она выражала недовольство, что технические вузы больше не выпускают кибернетические тряпки для производства симфоний Сибелиуса. Мне пришлось её напоить баклажанами да налить немного графитного карандаша, дабы слёзы перестали капать со стиральной машины, ведь мы помирились только вчера.
Объясню, почему я с ней поссорился. Стиральная машина очень ревнует меня к жидкой фиолетовой мышке, которая пролетает каждое утро по стене и объявляет сигналы точного времени. Я стряхиваю куранты с погребальных урн древних греков, которые в беспросветной мгле топорщатся из строчек,– и выставляю точное время за дверь.
Вообще стиральная машина любит вязать спицами. Она берёт мою нотную бумагу и начинает разматывать нотоносцы. Зато у меня есть такие чудесные музыкальные носки, в которых тепло и звеняще в лютую жару октября.
Так вот. Рыба-кирпич всё плакала и плакала. Я же мыл посуду и спускал чистые блюдца на головы прохожих, чтобы те не возмущались. После рыба-кирпич поела кусочек воспоминаний, горестно отхлебнула водки и улетела вслед за мышкой к Большой Черкизовской.
Кобякова потом писала, что мышка приземлилась на её подоконнике, а рыба-кирпич полетела себе на Преображенский рынок. Они покурили вместе и разошлись по рабочим местам. Мышка работает в соседнем отделе и продаёт бадминтонные наушники, клептоманические рыльца, школоскафандровый пергидроль и иногда – круизы в один конец по Бутовской ветке Московского дважды ордена Ленина метрополитена имени Лазаря Кагановича.
Сказошка #13. Оркестрик
Ну а после анданте скрип перешёл к скерцо. Смычки, макаронинка за макаронинкой, насаживали на струнные свои крепнущие колебания – то туда, то сюда. Звук вперёд – звук назад, растянутый стон, растянутые нотки, растянутая песня.
Где-то ко рту поднесли трубу и раздался совсем умопомрачительный звук. Ту-ту-ту – отбивал язычком флейтист, перебирая пальцами вдоль инструмента. Кругляши выскакивали из кларнетов, пальцы нежно перебирали то чёрные, то белые кудри фортепиано, скрипки плотнее прижимались к шеям, щекоча подбородок и словно стремясь за уши, но когда ударил гонг, оркестр бросился врассыпную: перешли к финале.
Та-да-да-да!
Тимпании отбивали ритм приближающегося конечного аккорда.
Дам-да-та-та-та-та-та-таааа!
Уф! Выдохнули все.
И это было блаженство.
Сказошка #14. Сказка о Колобке и Золотой рыбке
Первый раз закинул Колобок невод – пришёл невод с гадами морскими, ползучими. Колобок, Колобок, мы тебя это… съедим. Отпустил Колобок гадов морских, ползучих.
Второй раз закинул он невод – пришёл невод с братками и тридцатью тремя молодцами.
Колобок, Колобок, мы – как жар горя, мы – тридцать три богатыря и два братка на мерсах. Ты давай это, дедок, не стой тут, а том мы тебя это… съедим.
Третий раз закинул Колобок невод – пришёл он с Золотой рыбкой. Туфельки розовые, маечка розовая, даже корона – и та, хоть в стразах, но тоже розовая.
-Тащемта, мужык, ты чо тут творишь? Ты где воду мутишь? – спрашивает тихо и нежно Золотая рыбка. – Ты аще соображаешь, на кого невод закрутил?
-Прости, рыбка, но очень хочется кушать. Я уже могу переходить к желаниям?
-Ты не перегрелся на пляжах Мальты часом? Если кто-то хочет кушать, это не моя проблема,– ответствовала Золотая рыбка.
-Так по сказке мы с тобой три раза. Старухи у меня нет – обещаю адекватность своих желаний. Всё будет честь по чести.
-Ты тут самый умный, да? Сказки мы позавчера в архив развлекательных телеканалов отправили. Всё, милый, суровая реальность жизни.
И вышли тридцать три богатыря, как жар горя, и братки вышли, и выползли гады морские, и назвездачили Колобку по башке его же разбитым корытом, и вызвали полицию, и составили протокол, и совершили над Колобком истинное правосудие, верное и незыблемое, не подлежащее сомнению, и постановили Колобка утилизировать.
Когда подоспевшая Лиса стала по сценарию требовать Колобка себе на нос, на мясо отправили и её. Наделали антрекотов – вкусных, сочных, Колобка пустили на бутерброды и сухарики – хрустящие, во рту тающие. Мёд пили. Пивасик пили.
А мех лисий пустили Золотой рыбке на новые сапожки и воротничок.
Сказошка #15. Про один город
Методика ощипывания козьих перьев в том городе заключается в следующем: козу всеми тремя лапами примагничивают к какому-нибудь бузинному забору и выкручивают перья до той поры, пока крепящие болтики не начинают скрипеть и повизгивать, как поезд метро на повороте. Проблемнее всего – если перо выкручивается вместе с болтиком. Тогда через дырку начинает хлестать чистейший воздух свободы, равенства и братства, от удушья которым горожане сигают в чашку с хищными варёными селёдками. Когда захлебнувшиеся человеки становятся вязкой массой на основе селёдочной субстанции, запускается миксер и изготавливаются затыкающие корковые пробочки для пернатых коз. Если вовремя заткнуть козе ранку, то животное будет давать гораздо больше пуха, чем вторая слева муха.
————————-
В этом городе нет смертной казни. Провинившийся человек ходит по пустынным улицам – только вынужден ходить он очень медленно: к ноге привязана длинная и толстая верёвка, соединённая с большим камнем. Камень этот перекатывается по верхним желобкам водостоков, которыми украшены все крыши города. Человек спокойно себе гуляет и ни о чём не думает, потому что считает, что верёвка – это всего лишь испытание на прочность новой пеньковой продукции, свалянной из козьего пуха. Грохот камня по крыше для него – новая симфония. Прогулка длится долго: дома построены вплотную один к другому, поэтому камень катится длительное расстояние. Когда он докатывается до какого-нибудь края (в основном на углу улиц) и падает на человека, то от провинившегося остаётся мокрое место. Поскольку с водой, особенно пресной, в городе проблемы, то на этом месте тут же разбивают цветник: и удобрение, и поливка, и красивый концептуальный арт-объект в виде камня рядом.
————————–
Общепиты в этом городе очень просты по своему применению: нужно вползти на четвереньках и зубами ухватить один из подносов, приготовленных у входа. Подносы принято мыть самому, но запрещено пользоваться руками. В точности так же зубами поднос подтаскивается к крану с водой, и остатки предыдущей пищи клиент смывает собственными волосами или воротником, если лысый. После этого коленками нужно по полу толкать поднос вдоль выставленных в ряд чёрных бочек, в которых находится еда. По ним нужно стучать, чтобы подозвать повара. Тот черпаком кладёт на поднос запрашиваемое блюдо, и клиент ползёт дальше. Тарелок, чашек и приборов нет. Всё смешивается на подносе, а кушать можно только на карачках, по-собачьи, на выделенной для этого террасе, покрытой сеном. Также запрещено пользоваться руками, как и при мытье подносов. Только ртом (зубами) и вылизыванием. Оплата кредитными картами.
Сказошка #16. Обратная сторона тени
В тот год я был вынужден зимовать в нашем дачном посёлке – и тогда же в окрестностях развелось небывалое число лисиц. С приходом зимы, когда в дачах не осталось никого (обитаемым был только мой домик и сторожка на другом конце села) лисы обнаглели и лазили в поисках пищи где заблагорассудится.
Вылезали они обычно под покровом темноты, поэтому по утрам, если ночью не было особо буйной метели, я мог любоваться причудливыми переплетениями бесчисленного миллионства следов.
Дни мои проходили тихо: с утра я заваривал чай, читал старые книги и газеты, днём выходил расчистить дорожки и побеседовать со сторожем. Хотя домик мой двухэтажный, на зиму верх пришлось наглухо законопатить: печка едва прогревала даже террасу, из огромных окон которой виден мой сад, который в летние дни полон цветастых грядок и развесистых кустов, но сейчас – просто огромное белое сверкающее поле.
Спать я ложился рано, но ночью два-три раза непременно вставал, чтобы подкинуть дров.
В ту ночь я проснулся не столько от холода,– в печи ещё ярко горели заброшенные незадолго до того дрова,– сколько от странного дискомфорта: как будто бы кто-то меня незримо искал. И от ощущения я отделаться не мог никак. Я подкинул дров и снова поглубже укутался в одеяло, уговаривая себя тем, что мании преследования никогда за собой не замечал. Но уснуть не мог.
Я снова тихонечко встал и приоткрыл дверь на террасу. Сквозь створ окна я увидел, что посреди белого поля в саду возвышался огромный столб, огранённый с четырёх сторон и остроконечно заточенный сверху. В мерцании безлунной ночи, когда призрачный свет берётся непонятно откуда, я в окоченении смотрел на чётко отбрасываемую столбом тень – ясно очерченную и бесспорно различимую на снегу.
Забыв о холоде, я смотрел и на непонятного происхождения столб, и на тень, и на лисицу, вкрадчиво появившуюся на другом конце сада. Она, осторожно принюхиваясь к снегу, кралась по направлению к подсобным помещениям. Лисица медленно приближалась к столбу, очевидно с намерением обнюхать и его: проверить на безопасность в такое время имеет смысл любой объект.
Тень от столба медленно поползла в сторону зверя, но он был всецело занят следами и запахами. В следующий миг лисица взвизгнула и забилась в конвульсиях, словно влекомая какой-то невидимой сетью: тень от столба захватила её и поволокла против часовой стрелки.
Я сплю, и это кошмарный сон, подумал я, стеклянно глядя, как лисица, понемногу теряя силы сопротивляться, кружилась в лихорадке вокруг столба вместе с тенью. Это кошмарный сон, повторил себе я, ущипнул за запястье, но не проснулся. И сил хватило, только чтобы ввалиться в комнату и в подступавшей дурноте грохнуться под одеяло.
Я провалился в небытие и проснулся уже днём, когда холодное зимнее солнце, невысоко взойдя над горизонтом, осветило сад. Одевшись, я вышел на улицу. С замиранием сердца шёл я по заснеженной тропке. На месте, где стоял ночной столб, в снегу зияла огромная яма, в глубине которой, как на древних развалинах, были разбросаны осколки гранита. На краю ямы лежала выпотрошенная лисья шкурка и остроухая голова.
В полном ужасе, что схожу с ума, я бросился к сторожке – но та была наглухо закрыта. «Ушёл за провиантом», – гласила записка на двери. Я стоял на крыльце, боясь сдвинуться с места. Чтобы ни о чём не думать, я перечитывал записку в двадцатый раз.
И тут мой боковой взгляд упал на сад сторожа: там, среди снега, возвышался такой же в точности огранённый столб, но он, хотя и было солнечно, не отбрасывал тени. Почти теряя сознание, я продрался к нему сквозь сугробы. Рядом лежал аккуратно изъеденный человеческий череп: тщательно вылизанные глазницы, лишь немного надкушенный язык и словно бритвой спиленное мясо со щёк.
-Да, это моя внучка,– услышал я за спиной спокойный голос сторожа.
Оглянувшись, прямо за спиной я увидел не самого сторожа, но ещё один огранённый столб – только с тенью. Тень медленно приближалась против солнечного света к моим ногам…
Сказошка #17. Тюбик детского крема и секреты лингвистики
Сегодня вечером я разговорился с тюбиком детского крема. Крем этот очень нежный, что вкупе с его пахучестью и скользкостью последнее время доставляет радость не мне одному.
Этот тюбик, закончившись, попросил меня погладить его на прощание по самой пипочке, откуда может то фонтанировать, то тянуться тонкой лапшеструйкой приятная на любую ощупь масса (всё зависит от силы, которую вашим пальцам сообщает мозг или иные активные в этот момент части тела).
За одно это поглаживание тюбик обещал рассказать огромный лингвистический секрет, таящийся в веках. Никакие законы Расмуса и Гримма не выдерживают критики по сравнению с правдивой истиной от моего тюбика.
Мы принимаем беглые гласные как данность.
рус. беру – брал
лат. pater – patris
греч. petomai – eptomen
готс. reisan – risan
Оказывается, всё проще. Чтобы у переписчиков старинных книг руки работали мягче, им выдавали испокон веку детский крем. И иногда от излишнего смазывания буквы выскакивали с бумаги, бересты, а то и отваливались от пергамена.
Были даже случаи, когда с высеченных камней от излишнего перемаза отпадали целые батареи мелких значков: так семитские языки остались без огласовок. Переборщили с кремом.
В санскрите крем сыграл двойную роль. Где-то, как в словах типа acaryas, выпадал значок “с”, а вместо него точка (не что иное, как капля крема) читалась как лёгкий нынешний выдох: acaryah.
Но в том же санскрите крем позволил и появиться сандхи – связкам. Вязкая масса крема крепила слова одно к другому – и появлялись сложные правила сочетаний звуков на стыках слов.
Я поблагодарил тюбик поглаживанием, как он и просил, попрощался с ним и сел писать эту правдивую историю-откровение, которая, надеюсь, займёт достойное место в истории лингвистических учений.
Но нужно помнить: детский крем может привести не только к крепким связываниям-сандхи, но и заставить полмира повыскальзывать!..
Сказошка #18. От пивка до мацепса
-Блятьуибусукунахуй! – с диким воплем злобы и остервенения Митька бросился за Колькой по школьному коридору.
-Ты ибанулся, что ли, пидрила гнойный? – заверещал от неожиданности Колька, пружиня на своих новых эластичных кедах и мчась к выходу.
Митька и Колька – лучшие друзья, и вместе они встречают свою шестнадцатую весну в десятом классе. Но вот именно в тот момент Митька был полон решимости разорвать друга на клочки, развеять по ветру, оставить мокрое место – в общем, всё это он выразил в звучном и понятном глаголо-местоимене-междометии.
-Ты, падла, хуле на Вальку мою глаза пялишь? – Митька наскочил на Кольку сзади и всадил ему недетского тычка в правое плечо.
Колька в ответ пнул друга под зад, и только тогда оба немного поутихли:
-Ты не пизданулся часом от уроков? Нахуя мне твоя Валька?
-А кто ей на перемене перед биологией рассказывал про бицепс, трицепс и мацепс?
-Ну я.
-Головка от хуя. Тебе чо от неё надо было?
-Мне – ничего. Тупо поржать. Вон она идёт.
-Тихо! – Митька быстро отряхнул зад, на котором ещё виднелся пыльный след от Колькиного пинка.
Валя сходила по ступенькам крыльца в школьный двор. Кругом благоухали цветы, источавшие пьянящий аромат. Весна играла бликами в школьных окнах. В одном из них солнце совсем разрезвилось в кабинете географии, и карта мира ярким пятном манила к тайнам пока такой огромной и неизведанной планеты.
А Валя цокала каблучками, и гулкий школьный двор, уже пустой в этот час, словно подхватывал эхом её шаги. Мальчишки, заворожённые и затаившие дыхание, ждали, когда та посмотрит в их сторону. Уже совсем забыв потасовку, Митька еле слышно выдохнул в ухо своему зачарованному другу:
-Пиздатая всё-таки гнида.
-Везёт тебе,– так же еле слышно ответил Колька,– такую-то поёбывать… охуенно классно, наверно…
-Не даёт, сука. Я ей и шоколадки, и цветы, а всё, блять, как моча в песок… Ты точно её не мацал?
-Да бля тебе буду.
-Смотри у меня. А то я тебя с крыши сошвырну – как тогда с шестнадцатиэтажника железную дверь. Будет тебе тангенс с котангенсом в жопу…
-Бля, не вспоминай про дверь. Как же мы тогда обдолбались, что вообще умудрились подтащить её к краю.
-Скажи спасибо, что никого не пиздануло этой дверью. А то я бы уж нашёл потом возможность свалить и сказать, что это ты.
-Ну ты мразь…
Валя замедлила шаг и, наконец, заметила Митьку с Колькой. Точнее – сделала вид, что заметила. Они стояли, притулившись к колонне у входа во двор:
-Что вы тут прячетесь в тени? Целуетесь?
-Валька! – зашипел недовольно Митька. – Ну Валька. Колька, отвали-ка на секунду.
Колька подхватил сброшенный на землю ранец и юркнул за колонну.
-Ну Валька, ну приходи сегодня вечером. Я один буду.
-Родители типа на даче? – Валька засмеялась и, зацепив пальчиком кончик своего золотистого локона, провела им по соблазнительному ущельицу между грудями, которые почти сияли на солнце, просвечивавшем платье, словно рентген.
Митьку валил с ног запах её духов: Валькины родители были не самыми бедными, и та с детства привыкла к дорогим парфюмам.
-Ну да.
-Митька, какой же ты свин похотливый.
-Я не похотливый свин,– обиженно произнёс Митька.
-Ну а что мы будем делать сегодня вечером у тебя дома? Ты ж вон по физике троешник.
-А вот мы с тобой и проверим правило всяких там сил трения, ускорения… Лабораторная работа, так сказать… Практика…
Валька зарделась.
-Работа номер один?
-Да,– Митька сглотнул.
-Но я оценку выставлю.
-Да!
-По всей строгости.
-Да.
-В семь. У тебя.
-Да-а…
Валька сорвалась с места и убежала за деревья, по тропинке – к выходу со школьного двора и к пешеходному переходу. Колька приблизился к Митьке.
-Ну? – спросил он.
-Обещала.
-Даст сегодня, что ли?
-Должна, шалава,– Митька довольно провёл ладонью по своей ширинке.
-А куда она так помчалась?
-Непонятно штоль? На манде креатив ваять – не с небритой же киской со мной о физике разговаривать!
-Пиздец завидую тебе, гондон.
-Сам гондон,– Митька помолчал и продолжил многозначительно. – Нет, блять, жизнь не кончена в 16 лет, вдруг окончательно, беспеременно решил я. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это! Так что пойдём пить пиво. Заранее такое не отмечают, но мы ж с тобой друзья, хоть ты и скотина.
-Да сам ты скотина!
Они подрулили к пивному ларьку, попрепирались с продавщицей, пенявшей им на возраст, подхватили по бутылке и пошли по залитой солнцем улице. Покончив с пивом, друзья с размаху шибанули пустые бутылки в проезжавший троллейбус. На троллейбусе осталось две вмятины, а бутылки разбились уже об асфальт, расшвыривая миллионы осколков и солнечных брызг.
-Вы что творите? – закричала на них проходившая бабка.
-Закрой паяльник, говно старое: смертью на километр воняет! – они бросились бежать по дворам…
Чем кончились их жизни?
…Митька вырос и стал Дмитрием Всеволодовичем Астахиным, защитил диссертацию по биологии и преподавал многие годы в родном университете.
Колька, что интересно, тоже вырос и стал Николаем Сергеевичем Смеховым. Открыл свой бизнес и разъезжал по городу на дорогих машинах, которые менял каждые полгода.
Дмитрий Всеволодович и Николай Сергеевич женились, но Валентина Олеговна Нагорная не стала женой ни одного из них. Она выучилась на педагога, уехала в Германию, где удачно вышла замуж.
Смехов и Астахин видятся регулярно и во всём поддерживают друг друга. Потому что в их жизни в шестнадцать было самое главное – «блятьуибусукунахуй».
Сказошка #19. Оргия с открытым финалом
Прошлым воскресеньем я решил созвать народ на оргию.
-А что такое оргия? – спросила первокурсница Света, которую ко мне в гости притащил великовозрастный доктор наук.
-Аарон Натанович, – скосил на него глаз я, – о чём же вы со Светочкой общаетесь вне аудитории?
-Ну… квантовая механика… теория простых чисел.
-Ясно. Светочка. Вот что такое “квантовая механика”? Знаете?
-Я плохо запоминаю, что Аароша… э… Аарон Натанович рассказывает. Я такая блондинка… Что-то вроде раздела теоретической физики, описывающего физические явле…
-Ясно, ясно, – прервал её я, – так вот. Оргия – это всё те же физические явления. Только там описывать ничего не будем. Только практиковать.
-Костя! – Аарон Натанович испуганно схватил меня за локоть. –Вы что вкладываете молодому поколению?
-Ровно то, Аарон Натанович, без чего не получится нового молодого поколения.
-Ужасно, ужасно… Костя… Константин Олегович! – доктор наук испуганно переводил взгляд с меня на Свету и со Светы на меня.
-А кто ещё будет на оргии? – выпалила вдруг Света.
-Я по почте разослал… дайте глянуть… – я полез в почтовый клиент телефона. – Хм… в копии 35 человек.
-О Господи!
-Нет. Его не будет. Он только в качестве наблюдателя.
-А… эта? – Аарон Натанович ткнул пальцем на Барракуду, которая, распушив хвост, вальяжно вошла в комнату и вспрыгнула на диван.
-Так. А вот тут – априорное суждение чистого разума: об кошку ничего не вытирать.
-Константин Олегович, – Света рискнула приблизиться ко мне на пару шагов, – а когда?
-Что?
-Ну… эта… огрея.
-Оргия, Светочка, оргия. В это воскресенье. Аарон Натанович, Света. Вы будете?
-Конечно будем! – выпалила Света за обоих, хватая Аарона Натановича за руку.
Таща его в прихожую, она пару раз весело похлопала профессора по лысине:
-Ладно тебе, старичок, ну когда ещё…
Окончания их разговора я не услышал: ввалились в лифт.
Я закрыл за ними дверь.
В воскресенье я купил огромный торт, несколько бутылок алкоголя, запасся ароматическими свечами. Какие-то мази на всякий случай припас. Снег медленно-медленно падал за окном: январский морозец располагал к времяпрепровождению в тёплой компании.
В почте я, кстати, не уточнил, что желательно бы помыться, но надеялся, что это и так само собой разумеется…
Первыми пришли, конечно, Аарон Натанович со Светой. Аарон Натанович сразу забился в уголок, обнял нежно-нежно бутылку малоградусной ханойской и о чём-то умиленно разговаривал со стаканом. Светочка крутилась около меня, постоянно прося что-то ей отрезать.
-Константин Олегович, а отрежьте мне кусочек тортика…
-Константин Олегович, я тут маечку новую купила. А бирочку внутреннюю не сняла. Отрежьте, пожалуйста…
Светочка становилась всё более и более настойчивой. Я уже пожалел, что вообще затеял всю эту оргию. Я уже был готов на групповою грязь с нею вдвоём. Ещё больше я пожалел, когда заприметил Аарона Натановича, который уже мирно дрых, посапывая и уронив голову на грудь. “Вот старый ко… умудрённый опытом профессор…”
Рука Светочки скользнула к моим брюкам. И раздался звонок. Пришли первые гости.
Гостьи – точнее. Две китаянки – Ли и Сю. В пьяном угаре какой-то забегаловки я с ними познакомился где-то полгода назад. Даже всю ночь танцевал и зажигал, но когда дело дошло до дела, сучки оказались лесбиянками.
-Ни хао! – поприветствовали они.
-Да уж… ни хао себе вы разоделись.
-Мы игрушки принесли, – Сю вытащила какие-то колотушки, плётки, бинты.
-Ёпить… а…
-Никаких “а”. Плюс на кулачках, на кулачках.
Ввалился тёзка – Костька. Тоже блядун-колотун из разряда знатнейших.
-Я три дня не дрочил под это всё дело, – с порога громогласно и на весь подъезд заявил он.
-Тихо. У нас профессура в доме.
-Ой, простите. Я три дня не выпускал огненную энергию своего нефритового дракона под эти все…
-Все всё поняли. Давай уже – раздевайся, проходи.
-Вообще-то я думал, что меня будут раздевать. Ладно. Пальто сниму я сам. Остальное пусть потрудятся.
Он проплыл в зал и плюхнулся рядом с профессором, изрядно его напугав.
-Ну что, плеши… то есть… профессор. Давайте дерябнем. За знакомство.
-Давайте, – почти не просыпаясь ответил профессор.
Стаканы дзямкнули, и Костян, в два раза крупнее меня, залпом опрокинул в себя содержимое чайной кружки, в которую он водку и налил без всяких скрупул и формальностей.
-Я знал, что тут я смогу непременно закинуться дозой граммов эдак в пятьдесят, – Костян икнул, – тире девятьсот. Профессор, а ты тоже в оргии участвуешь?
-А как же, – спросонья снова буркнул Аарон Натанович.
-Ну откуда мне знать. Студентов-то ты, может, и потрахиваешь, но наверняка только в аудитории да на экзамене. То бишь всего два раза в год.
Раздался ещё звонок. Краткий и нетерпеливый. Все. Фенал.
Сказошка #20. Вечерние фантазии о друге
Что-то потянуло на вечерние фантазии. О друге…
Появляется у меня, например, друг. Пусть его будут звать, например, Ваня. Хотя нет. Ваня – какое-то деревенское имя. Пусть он будет Лёва. Пусть он будет мой ровесник. Или нет. Пусть будет Серёжа. И будет он лет на десять младше. Хотя это неважно.
Родился этот мальчик в Пиздоблядово-Блевотинском. Или уездном Поебищенске. Хотя мог он родиться и в Нижнем Новгороде. А то и подавно в Москве.
Да и семейка у него, скажем так, соответствующая. Что это значит – соответствующая? Ну папа – знатный деревенский алкоголик. Хотя низко берём. Пусть – местный бендюга. И интеллигентских кровей у него ни на грамм. Он разговаривает с куя на куй. А то и просто через хуй. Хотя нет. Пусть мальчик будет из московской семьи с несколькими поколениями традиций. Допустим, как Ромка Устинов мой, путешественник, который сейчас в Мексике. Да. Пусть как Ромка. Пусть будет из Люблино. Хороший же район.
Учится наш мальчик в Высшем вагоноремонтном техникуме. Нет. Ерунда какая-то. Он должен учиться исключительно в Нижегородском государственном лингвистическом университете. А то и тем паче в Московском авиационном институте.
И становится этот мальчик мне другом. Точнее не так. Мне другом никто никогда не становился. Это я обычно становился другом. Потому что мой телефон завсегда надрывается, когда от меня что-то нужно.
Итак, стал мне этот друг мальчиком. Да тьфу на вас! Стал я этому мальчику другом. А мальчик хочет свой бизнес по починке тракторов. Ну а почему нет? Вагоноремонтный техникум же. Хотя нет. Пусть он будет хотеть стать переводчиком. Нет. Банально. Он хочет стать путешественником. О, отлично. У него будет идеал – Тур Хейердал. Контики! Открытия! Фильм! Исследования! Мы вместе – нам рукоплещет мир. Что там ещё не сделано на этой планете? Допустим, не проползено от Москвы до Петербурга по-пластунски. Ну или ещё какая поеботина тупая.
Хотя да. Блажь. Пусть он будет у меня будущий Бродский. Хотя Бродский нынче немодно. Пусть будет Бродскай. Броцкай. Он напишет стишок “Неужели не ты?” из цикла “От центра к Преображенке, первый вагон”.
Но случись же ты тут напасть. Из соседнего колхоза – Красная Мандотряска Ильича – с такими роскошными, почти коровьими сиськами появляется на местной дискотеке студентка Доярского техникума Люся. Она ржод – что курица кудахчет перед снесением яйца. Хотя что это. Ну не может у меня таких людей быть в окружении. Пусть она явится из Сыктывкара. И будут звать её Маша. Машенька. А то и не с северов, а прямиком с югов. Из Краснодара. Хороший город – Краснодар? Заебенный, имхо.
Короче. У моего друга есть и коровник, и трактор, и земли хренова прорва. Ажник три сотки. Нет. У него пятикомнатная квартира на нижегородском Автозаводе легендарном. Или трёхкомнатная в Люблино. Или Люблине? Ладно. Редактор исправит.
И наша Люся в пьяном угаре сыграет с Ваней у летнего костра в Ивана Купалу. Да ну что за тафталогея. Ваня на Ивана Купалу. Пусть Машенька просто нежно-нежно возьмёт Лёвушку за руку в его автомобиле. Допустим, это будет Нива. Выпуска года 1981. Ну а пусть. Хотя как-то неинтересно. Что за прошловечие? Пусть они познакомятся где-то в чате. Заочно. И он влюбится в неё. Ага-ага. Прямо по фотке. А то и без фотки. Прямо Ромео и Джульетта. Влюбиться в гостя, облачённого в маскарадный костюм с головы до пят.
И будут они проводить чаты-хуяты по пять часов в день. Он будет ходить с синими от недосыпа глазами. А я буду всё переживать. Ванечка. Ой. То есть Лёвушка. Э-э-э-э… То есть Серёга.
А дальше я приду к нему в конюшню с бутылкой водяры. Скажу, Ванюха, йоптваюмадь-братан, хулле, баба тебя эта того. Пиздец тебе. Но нет же. Я так не могу. Допустим, я буду лежать в полной и кромешной деревенской темноте с Лёвкой под одним одеялом. Мы будем вдвоём в его доме. Я пригреюсь к нему, потому что он клёвый друг. Которого даже очень хочется физически. Хотя меня обвинят в пропаганде комо-сексуализьму. Отставим версию. Допустим, я просто на Чистых прудах буду на прощание обнимать Серёгу и говорить: одумайся, она появилась, чтобы разрушить наши творческие планы.
Ваня мне пизданёт с размаху по ебальнику. Нет. Неняшно. Лёвчик, допустим, крепче меня обнимет, но отстранится. “Я принял решение…” И мы проснёмся в разных постелях, потому что я уползу спать на жёсткий диван, пусть и около печки. Или нет. Будет всё гораздо хлеще. Серёга просто вынудит уйти, а потом будет молчать. Молчать упорно. А потом я уеду, допустим, из нашей Мудокрутовки в областной центр. Или, например, из Нижнего Новгорода в Бремен. Или Санкт-Петербург. Или Москву. Или наоборот. Я из Москвы улечу во Вьетнам.
А в это время разыграется свадьба. Просто будет бушевать пожарищем догорающей и гибнущей русской деревни. Ваня будет пьян в стельку и сгорит вместе с домом, потому что его напоит и сожжёт Люська. Чтобы заполучить те три… нет, четыре сотки. Хотя жестоко как-то. Нет. Лёвка женится на Маше, не пригласив меня. Хотя откуда. Я ж в Бремене или Санкт-Петербурге. Или Москве. Или Владивостоке. Главное, что сначала будет съёмная квартира, потом ребёнок, которого не захочет признать дедушка. А потом “эта тёща”, “эти заскоки жены”…
А я в это время вернусь из Вьетнама. И, скажем, буду сидеть с подругой, которая тоже только что вернулась из какой-нибудь Атланты. И сидеть мы будем в кафешке на Восьмой линии Васьки.
– Так а… может… он и правда её любит? Где он её раздобыл? –допустим, спросит подруга.
– Она из Сыктывкара, – скажу я.
Или не из Сыктывкара, например.
– Она из Краснодара, – скажу я, – и они…
– Спасибо. Дальнейшее излишне. Можешь не продолжать, – прервёт меня питерская подруга.
December 2008 — 15 March 2013. — Moscow — Saint Petersburg (Russia) — Hanoi — Saigon (Vietnam)